«Записка» о путешествии на Волгу. «Записка» о путешествии на Волгу Известие о русах

Ахмад ибн ал-Аббас Ибн Фадлан был арабским путешественником и миссионером, побывавшим в 921-922 гг. на берегах Волги и оставившим "Записку" (Рисала) об этом путешествии (в тексте сам автор именует свое сочинение "книгой" - китаб).
Впервые выдержки из сочинения Ибн Фадлана стали известны по "Географическому словарю" арабского энциклопедиста начала XIII в. Иакута, который включил фрагменты из книги Ибн Фадлана в свой труд. В 20-х годах XX в. в иранском городе Мешхеде была найдена рукопись с более полным текстом "Записки", которая стала основой для дальнейших исследований. С 1935 г. ее фотокопия хранится в Отделе рукописей Института востоковедения в Санкт-Петербурге. Отдельные части из книги Ибн Фадлана имеются также в труде арабского ученого Закарии Казвини (XIII в.), а также у персидских авторов Наджиба Хамадани (XII в.) и Амина Рази (XVI в.). Фрагменты из сочинений этих персидских авторов учтены А.П. Ковалевским в издании 1956 г.
Более ста лет назад известный археолог А.А. Спицын высказал сомнение в достоверности книги Ибн Фадлана (Спицын 1899), что вызвало полемику, в результате которой была доказана аутентичность произведения (Тизенгаузен 1900; Розен 1904).
Из "Записки" следует, что в ответ на просьбу правителя волжских булгар Алмуша о помощи против хазар, об укреплении в вере ислама тех булгар, которые уже стали мусульманами, и об обращении в ислам еще неверующих, на берега Волги было отправлено посольство халифа ал-Муктадира (908-932). Ибн Фадлан был секретарем этого посольства и наставником в вероучении.
Выйдя из Багдада 21 июня 921 г., караван прошел через города Хамадан, Рей, Нишапур, Мерв, Бухару, проследовал по Амуцарье до Хорезма, миновал Аральское море и через плато Устюрт и р. Урал достиг 12 мая 922 г. территории средней Волги, где, южнее впадения в Волгу р. Камы, находилась ставка "царя ас-сакалиба", как называл Ибн Фадлан правителя волжских булгар. Такой обходной путь был выбран миссией, видимо, из-за исходящей со стороны хазар опасности.
Ибн Фадлан встретил на берегу Волги отряд торговцев-русов и в своей "Записке" подробно рассказал об образе жизни, одеждах и украшениях, внешнем виде, верованиях, погребальном обряде прибывших русов, исходя из собственных наблюдений над ними. Эти уникальные сведения Ибн Фадлана вызывали большой интерес среди исследователей; им посвящена значительная литература. Признано, что описанные Ибн Фадланом русы по обрядности и внешнему виду напоминают скандинавов, хотя их одеяния и обычаи содержат и финские, и славянские элементы.
Внимание историков привлекал также тот факт, что Ибн Фадлан на протяжении всего изложения называл правителя Волжской Булгарии "царем ас-сакалиба (славян)". Наиболее распространена точка зрения, что причиной такого именования явилось расширительное понимание Ибн Фадланом этнонима ас-сакалиба (славяне) как населения Восточной Европы, что встречается и у некоторых других арабских авторов. К примеру, ал-Мас"уди считал славянами немцев (ан-наджим), саксонцев (саксин), венгров (ат-турк). Есть и другие предположения. Так, А.Я. Гаркави полагал, что в Поволжье существовало многочисленное славянское население (Гаркави 1870. С. 105). Позднее ученые отказались от этой идеи, исходя из данных археологии. Однако в последние годы теория была реанимирована на том основании, что в Поволжье была открыта так называемая именьковская культура, которую некоторые историки склонны относить к праславянской (Седов 1994; Кляштор-ный, Султанов 2004. С. 156-157). На этом основании стали возникать догадки о причинах наименования волжских болгар славянами. Однако неизвестно, сохранилось ли это население до X в. и называло ли оно себя или другие народы славянами. Ряд ученых считали, что светловолосые северные народы, в том числе поволжские, назывались арабскими авторами славянами, исходя не только из данных Ибн Фадлана, но и из вышеупомянутых сведений ал-Мас"уди о том, что немцы и венгры тоже относились к славянам (Ибн Фадлан/Тоган. S. 104, 295-331; Ибн Фадлан 1956. С. 15, 159. Примеч. 9). С этим предположением трудно согласиться, поскольку для народов Поволжья у арабов существовали известные этнонимы - булгары, буртасы, башджирты и др., но отнюдь не славяне (ас-сакалиба). Была также высказана точка зрения, что Ибн Фадлан назвал правителя булгар царем ас-сакалиба со слов самого царя Алмуша. Последний же именовал себя так для придания престижа при создании антихазарской коалиции. Автор XIII в. Йакут модифицировал текст Ибн Фадлана, отождествив сакалиба с волжскими булгарами (Мишин 2002. С. 29-33). Было высказано и предположение о том, что болгары могли считать славян своими подданными еще со времен господства Великой Болгарии в причерноморских степях над антами и представителями так называемой пеньковской культуры, которые относятся археологами к праславянам (Петрухин, Раевский 1998. С. 225; Кляшторный, Султанов 2004. С. 153-157).
Издания и переводы: Ibn-Foszlan"s und anderer arabischen Berichte tiber die Russen alterer Zeit / Text und Ubersetzungen mit kritisch-philologischen Anmerkungen, nebst drei Beilagen... von Ch. M. Fraehn. SPb., 1823; A. Zeki Validi Togan. Ibn Fadlan"s Reisebericht. Leipzig, 1939; Путешествие Ибн Фадлана на Волгу / Пер. и комм. [А.П. Ковалевского] под ред. акад. И.Ю. Крачковского. М.; Л., 1939; Ковалевский А. 77. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 г. Харьков, 1956; Рисала Ибн Фадлан / С. Ад-Даххан. Дамаск, 1959.
Переводы фрагментов: Гаркави 1870. С. 85-102; ZA III; Гараева 2006 г.
Литература: Спицын 1899; Тизенгаузен 1900; Розен 1904; Валидов 1924; Соболевский 1929; Czegledy 1939; Бартольд 19636. С. 832-835; Бартольд 1973в; Большаков 2000; Мишин 2002. С. 29-33; Коновалова 2005г.

РИСАЛА

(...) А если прибудут (в Булгарию. - Т.К.) русы или какие-нибудь другие [люди] из прочих племен с рабами, то царь (бунтарский. - Т.К.), право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову...

(Перевод А.П. Ковалевского по: Ибн Фадлан 1956. С. 141)

Он сказал: Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились у реки Атыл. Я не видал [людей] с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, белокуры, красны лшрм, белы телом . Они не носят ни курток , ни хафтанов , но у них мужчина носит кису , которой он охватывает один бок, причем одна из рук выходит из нее наружу. И при каждом из них имеется топор , меч и нож, [причем] со всем этим он [никогда] не расстается. Мечи их плоские , бороздчатые, франкские . И от края ногтей иного из них [русов] до его шеи [имеется] собрание деревьев, изображений [картинок] и тому подобного.
А что касается их женщин, то на [каждой] их груди прикреплена коробочка , или из железа, или из серебра, или из меди, или из золота, или из дерева в соответствии с размерами [денежных] средств их мужей. И у каждой коробочки - кольцо, у которого нож, также прикрепленный на груди. На шеях у них мониста из золота и серебра, так что если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене один [ряд], а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два [ряда] мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые он прибавляет к ним [дирхемам], они прибавляют [ряд] мониста его жене, так что на шее иной из них бывает много [рядов] монист.
Самым великолепным украшением [считаются] у них [русов] зеленые бусы из той керамики, какая бывает на кораблях . Они делают [для их приобретения] исключительные усилия, покупают одну такую бусину за дирхем и нанизывают [их] в качестве ожерелий для своих жен.
Дирхемы русов - серая белка без шерсти, хвоста, передних и задних лап и головы, [а также] соболи. Если чего-либо недостает, то от этого шкурка становится бракованной [монетой]. Ими они совершают меновые сделки, и оттуда их нельзя вывести, так что их отдают за товар. Весов там не имеют, а только стандартные бруски металла. Они совершают куплю-продажу посредством мерной чашки .

Молитва купца-"руса" (по описанию Ибн Фадлана)

Они грязнейшие из творений Аллаха, - они не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды , но они, как блуждающие ослы. Они прибывают из своей страны и причаливают свои корабли на Атыле , - а это большая река, - и строят на ее берегу большие дома из дерева . И собирается [их] в одном [таком] доме десять и двадцать, - меньше или больше. У каждого [из них] скамья, на которой он сидит, и с ними [сидят] девушки-красавицы для купцов. И вот один [из них] сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. А иногда собирается [целая] группа из них в таком положении один против другого, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и наталкивается на него, сочетающегося с ней. Он же не оставляет ее, пока не удовлетворит своей потребности.
У них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы самой грязной водой, какая только бывает, и самой нечистой. А это [бывает] так, что девушка является каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Он же моет в ней свои руки, свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает их гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, чего бы он ни сделал в эту воду. Когда же он покончит с тем, что ему нужно, девушка несет лохань к сидящему рядом с ним, и [этот] делает то же самое, что сделал его товарищ. И она не перестает подносить ее от одного к другому, пока не обнесет ею всех, находящихся в [этом] доме, и каждый из них сморкается, плюет и моет свое лицо и волосы в ней .
И как только их корабли прибывают к этой пристани, тотчас выходит каждый из них, [неся] с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз , чтобы подойти к длинному воткнутому [в землю] бревну, у которого [имеется] лицо, похожее на лицо человека, а вокруг него маленькие изображения, а позади этих изображений - длинные бревна, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит ему: "О мой господь , я приехал из отдаленной страны, и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур, - пока не назовет всего, что прибыло с ним из его товаров - и я пришел к тебе с этим даром", - потом [он] оставляет то, что имел с собой, перед [этим] бревном, - "итак, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего многочисленные динары и дирхемы, чтобы он покупал у меня в соответствии с тем, что я пожелаю, и не прекословил бы мне ни в чем, что я говорю". Потом он уходит.
Итак, если продажа для него будет трудна и пребывание его затянется, то он снова придет со вторым и третьим подарком, и если [для него] будет затруднительно добиться того, чего он хочет, он понесет к каждому из маленьких изображений подарок, попросит их о ходатайстве и скажет: "Это - жены нашего господа, дочери его и сыновья его". Итак, он не перестает обращаться с просьбой то к одному изображению, то к другому, просит их искать у них заступничества и униженно кланяется перед ними. Иногда же продажа пойдет для него легко, и он продаст. Тогда он говорит: "Господь мой удовлетворил мою потребность, и мне следует вознаградить его". И вот он берет некоторое число овец или рогатого скота, убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и оставляет между тем большим бревном и стоящими вокруг него маленькими, и вешает головы рогатого скота или овец на это воткнутое [сзади] в землю дерево. Когда же наступит ночь, придут собаки и съедят все это. И говорит тот, кто это сделал: "Господь мой уже стал доволен мною и съел мой дар".
Если кто-либо из них заболел, то они разобьют для него палатку в стороне от себя, оставят его в ней, положат вместе с ним некоторое количество хлеба и воды и не приближаются к нему и не говорят с ним, особенно если он бедняк или невольник , но если это лицо, которое имеет толпу родственников и слуг, то люди посещают его во все эти дни и справляются о нем. Итак, если он выздоровеет и встанет, то возвратится к ним, а если он умрет, то они его сожгут. Если же он был невольник, они оставят его в его положении, [так что] его едят собаки и хищные птицы.
Если они поймают вора или грабителя, то они поведут его к длинному толстому дереву, привяжут ему на шею крепкую веревку и подвесят его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей.

Похороны знатного руса. Г. Семирадский

Мне не раз говорили, что они делают со своими главарями при [их] смерти дела, из которых самое меньшее - сожжение, так что мне все время очень хотелось познакомиться с этим, пока не дошла до меня [весть] о смерти одного выдающегося мужа из их числа. Итак, они положили его в его могиле и покрыли ее над ним настилом на десять дней, пока не закончат кройки его одежд и их сшивания.
А именно: если это бедный человек из их числа, то делают маленький корабль , кладут его в него и сжигают его [корабль]. Что же касается богатого, то собирают то, что у него имеется, и делят это на три трети, причем одна [треть] - для его семьи , [одна] треть на то, чтобы скроить для него одежды, и [одна] треть, чтобы на нее приготовить набиз, который они пьют до дня, когда его девушка убьет сама себя и будет сожжена вместе со своим господином. Они, злоупотребляя набизом, пьют его ночью и днем, [так что] иной из них умрет, держа кубок в руке.
Они в те десять дней пьют и сочетаются [с женщинами] и играют на сазе. А та девушка, которая сожжет сама себя с ним, в эти десять дней пьет и веселится, украшает свою голову и саму себя разного рода украшениями и платьями и, так нарядившись, отдается людям.
Если умрет главарь , то его семья скажет его девушкам и его отрокам : "Кто из вас умрет вместе с ним?" Говорит кто-либо из них: "Я". И если он сказал это, то [это] уже обязательно, - ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. Большинство из тех, кто это делает, - девушки. И вот когда умер тот муж, о котором я упомянул раньше, то сказали его девушкам: "Кто умрет вместе с ним?" И сказала одна из них: "Я". Итак, ее поручили двум девушкам, чтобы они охраняли ее и были бы с нею, куда бы она ни пошла, настолько, что иногда [даже] мыли ей ноги своими руками. И они [родственники] принялись за его дело, - за кройку для него одежд и устройство того, что ему нужно. А девушка каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему.
Когда же наступил день, в который должны были сжечь его и девушку, я прибыл к реке, на которой [находился] его корабль, - вот он уже вытащен [на берег] и для него поставлены четыре устоя из дерева хаданга и из другого дерева [халанджа], и вокруг них поставлено также нечто вроде больших помостов из дерева. Потом [корабль] был протащен, пока не был помещен на это деревянное сооружение. И они стали его охранять, ходить взад и вперед и говорить речью , для меня непонятной. А он [умерший] был еще в своей могиле, [так как] они [еще] не вынимали его.
В середину этого корабля они ставят шалаш из дерева и покрывают этот шалаш разного рода "кумачами" . Потом они принесли скамью, поместили ее на корабле, покрыли ее стегаными матрацами и византийской парчой, и подушки - византийская парча. И пришла женщина старуха, которую называют ангел смерти , и разостлала на скамье упомянутые нами выше постилки. Это она руководит его обшиванием и его устройством, и она [же] убивает девушек. И я увидел, что она старуха-богатырка, здоровенная, мрачная.
Когда же они прибыли к его могиле, они удалили землю с дерева [настила], удалили дерево и извлекли его в покрывале, в котором он умер. И я увидел, что он уже почернел от холода этой страны. Еще прежде они поместили с ним в могиле набиз, [какой-то] плод и лютню. Теперь они вынули все это. И вот он не завонял, и в нем ничего не изменилось, кроме его цвета. Тогда они надели на него шаровары , гетры, сапоги, куртку, парчовый хафтан с пуговицами из золота, надели ему на голову шапку из парчи, соболью, и понесли его, пока не внесли его в находившийся на корабле шалаш, посадили его на стеганый матрац, подперли его подушками и принесли набиз, плод, разного рода цветы и ароматические растения и положили это вместе с ним. И принесли хлеба, мяса и луку и оставили это перед ним. И принесли собаку, рассекли ее пополам и бросили ее в корабль. Потом принесли все его оружие и положили его рядом с ним. Потом взяли двух лошадей и гоняли их до тех пор, пока они не вспотели. Потом рассекли их мечами и бросили их мясо в корабле. Потом привели двух коров, также рассекли их и бросили их в нем. Потом доставили петуха и курицу, убили их и оставили в нем .
Собирается много мужчин и женщин, играют на сазах и каждый из родственников умершего ставит шачаш поодаль от его шалаша. А девушка, которая хотела быть убитой, разукрасившись, отправляется к шалашам родственников умершего, ходя туда и сюда, входит в каждый из шалашей, причем с ней сочетается хозяин шалаша и говорит ей громким голосом: "Скажи своему господину: "Право же, я совершил это из любви и дружбы к тебе" ". И таким же образом, по мере того как она проходит до конца [все] шалаши, также [все] остальные с ней сочетаются.
Когда же они с этим делом покончат, то, разделив пополам собаку, бросают ее внутрь корабля, а также отрезав голову петуху, бросают [его и его голову] справа и слева от корабля.
Когда же пришло время спуска солнца , в пятницу, привели девушку к чему-то, сделанному ими еще раньше наподобие обвязки ворот. Она поставила свои ноги на ладони мужей, поднялась над этой обвязкой [смотря поверх нее вниз], и произнесла какие-то слова на своем языке, после чего ее спустили. Потом подняли ее во второй раз, причем она совершила подобное же действие, [как] и в первый раз. Потом ее опустили и подняли в третий раз, причем она совершила то же свое действие, что и в первые два раза. Потом ей подали курицу, - она отрезала ей голову и швырнула ее [голову]. Они [же] взяли эту курицу и бросили ее в корабль. Итак, я спросил переводчика о ее действиях, а он сказал: "Она сказала в первый раз, когда ее подняли: "Вот я вижу своего отца и свою мать", - и сказала во второй раз: "Вот все мои умершие родственники , сидящие", - и сказала в третий раз: "Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, - так ведите же меня к нему".
Итак, они прошли с ней в направлении к кораблю. И она сняла два браслета, бывшие при ней, и отдала их оба той женщине-старухе, называемой ангел смерти, которая ее убьет. И она сняла два бывших на ней ножных кольца и дала их оба тем двум девушкам, которые [все время] служили ей, а они обе - дочери женщины, известной под названием ангел смерти.
После этого та группа [людей], которые перед тем уже сочетались с девушкой, делают свои руки устланной дорогой для девушки, чтобы девушка, поставив ноги на ладони их рук, прошла на корабль . Но они [еще] не ввели ее в шалаш. Пришли мужи, [неся] с собою щиты и палки, ей подали кубком набиз. Она же запела над ним и выпила его. И сказал мне переводчик, что она этим прощается со своими подругами . Потом ей был подан другой кубок, она же взяла его и долго тянула песню, в то время как старуха торопила ее выпить его и войти в палатку, в которой [находился] ее господин.
И я увидел, что она растерялась, захотела войти в шалаш, но всунула свою голову между ним и кораблем. Тогда старуха схватила ее голову и всунула ее [голову] в шалаш и вошла вместе с ней, а мужи начали ударять палками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, вследствие чего обеспокоились бы другие девушки и перестали бы стремиться к смерти вместе со своими господами . Затем вошли в шалаш шесть мужей из [числа] родственников ее мужа и все [до одного] сочетались с девушкой в присутствии умершего. Затем, как только они покончили с осуществлением [своих] прав любви, уложили ее рядом с ее господином. Двое схватили обе ее ноги, двое обе ее руки, пришча старуха, называемая ангел смерти, наложила ей на шею веревку с расходящимися концами и дала ее двум [мужам], чтобы они ее тянули, и приступила [к делу], имея [в руке] огромный кинжал с широким лезвием. Итак, она начала втыкать его между ее ребрами и вынимать его, в то время как оба мужа душили ее веревкой, пока она не умерла.
Потом явился ближайший родственник умершего, взял палку и зажег ее у огня. Потом он пошел, пятясь задом, - затылком к кораблю, а лицом к людям, [держа] зажженную палку в одной руке, а другую свою руку на заднем проходе, будучи голым, - чтобы зажечь сложенное дерево, [бывшее] под кораблем. Потом явились люди с деревом [для растопки] и дровами. У каждого из них была палка, конец которой он зажег. Затем [он] бросает ее в это [сложенное под кораблем] дерево. И берется огонь за дрова, потом за корабль, потом за шалаш, и мужа, и девушку, и [за] все, что в нем [находится]. Потом подул ветер, большой, ужасающий, и усилилось пламя огня и разгорелось его пылание. Был рядом со мной некий муж из русов. И вот я услышал, что он разговаривает с бывшим со мной переводчиком. Я спросил его о том, что он ему сказал. Он сказал: "Право же, он говорит: "Вы, арабы, глупы"". Я же спросил его об этом. Он сказал: "Действительно, вы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его в мгновение ока, так что он немедленно и тотчас входит в рай ". Потом он засмеялся чрезмерным смехом. Я же спросил об этом, а он сказал: "По любви господа его к нему, [вот] он послал ветер, так что он [ветер] возьмет его в течение часа ". И в самом деле, не прошло и часа, как корабль, и дрова, и девушка, и господин превратились в золу, потом в [мельчайший] пепел.
Потом они соорудили на месте этого корабля, который они [когда-то] вытащили из реки, нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большое бревно хаданга , написали на нем имя [этого] мужа и царя русов и удалились.
Он сказал: Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей , его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него. С каждым из них [имеется девушка], которая служит ему, моет ему голову и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, [которой] он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста [мужей] сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников, о которых мы [выше] упомянули. И этот поступок они не считают по-стыдным. Он не спускается со своего ложа, так что если он захочет удовлетворить некую потребность, то удовлетворит ее в таз, а если он захочет поехать верхом, то он подведет свою лошадь к ложу таким образом, что сядет на нее верхом с него, а если [он захочет] сойти [с лошади], то он подведет свою лошадь настолько [близко], чтобы сойти со своей лошади на него. И он не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться [с девушками], пить и предаваться развлечениям. У него есть заместитель , который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных.
Их отличные ["добропорядочные"] люди проявляют стремление к кожевенному ремеслу и не считают эту грязь отвратительной.
В случае, если между двумя лицами возникнет ссора и спор, и их царь не в силах достигнуть примирения, он выносит решение, чтобы они сражались друг с другом мечами, и тот, кто окажется победителем, на стороне того и правда.

(Перевод А.П. Ковалевского по: Ибн Фадлан 1956. С. 141-146)

Здесь арабское слово: джине - "сорт, род". "Слово джине значит "сорт", а также "племя", но не как племенная организация, а как масса этнически однородных людей..." (Ибн Фадлан 1956. С. 233. Примеч. 652). Здесь и далее комментарии А.П. Ковалевского воспроизведены в кавычках.

Набранные курсивом слова вставлены из текстов более поздних персидских авторов, сохранивших фрагменты из "Записки" Ибн Фадлана (Ибн Фадлан 1956. Примеч. 680. С. 236). Наджиб Хамадани: "...высокого роста, с белым телом и красным лицом"; Амин Рази: "Их народ в целом с красными волосами, высокого роста, с белым телом". "Относительно красных волос в сочинении А. Рази я полагаю, что первоначально в его тексте вместо красных волос мауи - "волосы" стояло все же рауи - "лицо"" (Ибн Фадлан 1956. С. 236. Примеч. 679).

Короткая мужская одежда без рукавов (Ибн Фадлан 1956. С. 236. Примеч. 680).

Верхняя широкая одежда, охватывавшая все тело, с короткими рукавами (Ибн Фадлан 1956. С. 236. Примеч. 682).

Кусок шерстяной ткани, которым и одевались, и накрывали постель (Ибн Фадлан 1956. С. 236. Примеч. 684).

Ибн Мискавайх тоже отмечал наличие топора как боевого оружия русов. Видимо, он служил и орудием ремесленника, и оружием (Ибн Фадлан 1956. С. 237. Примеч. 685).

Слово "никогда" имеется только в пересказе Закария Казвини (Ибн Фадлан 1956. С. 237. Примеч. 686).

Поправка О.Г. Большакова: "Сана" - "искусно сделанный, искусной работы", а не "плоские"" (Большаков 2000. С. 57).

Мечи франкского образца (Ибн Фадлан 1956. С. 237-238. Примеч. 689).

Поправка О.Г. Большакова: "Следует читать: "А у каждой их женщины на груди прикреплена коробочка"" (Большаков 2000. С. 57). Эти нагрудные коробочки, скорее всего, являются "скорлупообразными фибулами, известными в Северной и Восточной Европе" (Лебедев 1978. С. 22-23).

В.В. Бартольд, по тексту Йакута, переводил "ожерелье" (Бартольд 19636. С. 838). А.П. Ковалевский считал свой перевод ("монисто". - Т.К.) более точным, поскольку подразумевалось, видимо, металлическое ожерелье из монет (Ибн Фадлан 1956. С. 239. Примеч. 696). Напротив, по мнению О.Г. Большакова, "чтобы избежать излишней определенности, целесообразно переводить это слово нейтральным "ожерелье", что подходит и для обруча-гривны, и для ожерелья из монет, хотя последнее не вытекает из текста. Это место лучше перевести так: "А на шее у них - ожерелья из золота и серебра, потому что, когда мужчина владеет десятью тысячами серебряных дирхемов, то у его жены - одно ожерелье, а если двадцатью тысячами, то два ожерелья..." (Большаков 2000. С. 57-58).

Поправка О.Г. Большакова: "Эта непонятная фраза легко расшифровывается, если читать не суфун (корабли), а сафан, что значит, согласно ал-Мунджиду (Ал-Мунджид фи-л-луга ат-таб"а ал-ишруна. Байрут, 1969. С. 338. Средняя колонка), "кожа ската, которую употребляют на рукоятках меча". Мечи с рукоятками, обтянутыми кожей ската с бугорками, похожими на бусины, хорошо известны специалистам" (Большаков 2000. С. 58).

Сводка разных вариантов из текстов Амина Рази и Наджиба Хамадани (Ибн Фадлан 1956. С. 240. Примеч. 705). Ни в Мешхедской рукописи, ни у Иакута этого фрагмента нет.

Замечание вызвано особым отношением арабов к обязательным при молитве обрядам омовения.

Волга. А.П. Ковалевский, исходя из текста, не отождествлял пристань, куда прибывали русы и где происходили торги, с городом Булгаром (Ибн Фадлан 1956. С. 218. Примеч. 5656). Однако А. Зеки Валиди Тоган, К. Цегледи и др. высказывались в пользу именно Булгара (Ибн Фадлан/Тоган. S. 31: араб, текст. Примеч. 4; Czegtedy 1939. S. 221; Фахрутдинов 1977. С. 66).

Такие большие дома открыты археологами в торговых городах Северной Европы: Хедебю (Дания), Ладога (Лебедев 1978. С. 23-24).

Использование одной лохани для нескольких человек является чертой быта германского происхождения (Лебедев 1978. С. 23).

Хмельной напиток.

"Слово раббун у Ибн Фадлана применяется только в религиозном смысле..." (Ибн Фадлан 1956. С. 181. Примеч. 176).

"...Мамлюк - "невольник" (обращенный в рабство свободный человек). Молодых рабов Ибн Фадлан называет "отроками" - гулам..; если же он говорит о рабе как таковом, то "абд.., мн. ч. "убайд... В таких случаях я перевожу "раб", "рабы"" (Ибн Фадлан 1956. С. 243. Примеч. 736). О термине "гулам" см. ниже, примеч. 27.

Употреблен термин ра"ис - "глава". По А.П. Ковалевскому, "главарь", с одной стороны, приравнивается к слову малик - "царь" в значении "предводитель", "князь"... В другом случае рейс (ра"ис. - Т.К.) - "главарь" приравнивается к кябир - "большой", "старейший"... В отношении русов, по-видимому, это слово имеет второе значение. Так, один из упомянутых здесь "главарей" русов в дальнейшем именуется сначала более общим термином "выдающийся муж из их числа", а потом снова "главарь" (Ибн Фадлан 1956. С. 244. Примеч. 745).

"...Арабское слово сафина означает "корабль", и у Ибн Фадлана применяется для обозначения большой ладьи..." (Ибн Фадлан 1956. С. 245. Примеч. 750). Обряд сожжения в ладье - скандинавский по происхождению (Лебедев 1978. С. 24; Петрухин 1995. С. 205-208). Однако этот ритуал являлся частью мифологического комплекса, характерного не только для скандинавов, но и для славян, и для балтов (Велецкая 1968; Петрухин 1995. С. 205).

Арабское словосочетание ахлихи - "его семья". В данном случае имеется в виду семья в более узком значении, чем "домочадцы" (ахл ал-байт - "люди дома"). Более того, речь идет, по мнению А.П. Ковалевского, только о женщинах (Ибн Фадлан 1956. С. 245. Примеч. 751).

"Имеется в виду, что девушка согласилась на смерть добровольно..." (Ибн Фадлан 1956. С. 245-246. Примеч. 753).

Араб, ра"ис. Как отмечал А.П. Ковалевский, иногда термин приравнивался к слову малик - "владыка, государь", в других же случаях имел значение "больший, старший", в противопоставление простому народу (Ибн Фадлан 1956. С. 241. Примеч. 745). В данном случае имеется в виду скорее "главарь", нежели "владыка, правитель". См. выше примеч. 21.

Ахлихи - "его семья". "Тут уже, конечно, все его родственники в более широком смысле, также и мужчины, участвующие в дальнейшем обряде... Семья, состоящая из ближайших иждивенцев данного лица, названа у Ибн Фадлана "ийалун" (Ибн Фадлан 1956. С. 246. Примеч. 757). Кроме родственников, в похоронах участвовали и другие домочадцы (Калинина 1995. С. 136-137).

Араб, гулям. Возможно, подразумеваются рабы, хотя этот вопрос остается открытым (Ибн Фадлан 1956. С. 246. Примеч. 758; Калинина 1995. С. 136-137). О.Г. Большаков отметил, что термин гулям лучше оставлять без перевода: "Во-первых, отроки как члены дружины были свободными, а гулямы - рабами или вольноотпущенниками, во-вторых, отроки были младшими дружинниками, а гулямы нередко становились даже полководцами" (Большаков 2000. С. 54). Однако до XI в. в древнерусском социуме отрок входил в состав "челяди", т.е. мог быть не свободным человеком (Свердлов 1983. С. 203), следовательно, термин "гулям" правомерно перевести как "отрок" (Калинина 1995. С. 137).

"Это "опорные столбы", но не единственные подпорки" (Ибн Фадлан 1956. С. 247. Примеч. 767).

А.П. Ковалевский предполагал, что термины хаданг и халандж являются диалектическими вариантами и могут означать: береза, бук, белый тополь и клен (Ибн Фадлан 1939. С. 161. Примеч. 1131). Позднее А.П. Ковалевский считал, что слово хаданг может означать "сосна". В тексте Иакута в этом месте - халандж (вероятно, "береза": Ибн Фадлан 1956. С. 214. Примеч. 539; С. 247. Примеч. 768). Б.Н. Заходер считал термины неидентичными и полагал, что халандж - это береза, а хаданг может означать "осина, дуб, тополь или еще какое-то дерево, обладающее устойчивостью против влаги" (Заходер 1962. С. 112).

Речь идет о неких обрядовых речах, не обращенных ни к кому из присутствующих конкретно (Ибн Фадлан 1956. С. 247-248. Примеч. 772).

"Кумач" - добротная материя, необязательно красная. Аналоги имеются и в арабском, и в персидском языках (Ибн Фадлан 1956. С. 248. С. 774).

По выражению А.П. Ковалевского, "профессионалка своего дела, которую приглашали для такого обряда, почему ей и присвоено прозвище "распорядителя смерти"" (Ибн Фадлан 1956. С. 249. Примеч. 778, 780). Руководя обрядовыми приготовлениями, старуха устраивает переход в иной мир. Подобные руководительницы известны у индийцев, хеттов, литовцев; сказочная Баба Яга в русском фольклоре зачастую выполняет ту же функцию (Петрухин 1995. С. 212-213).

О шароварах русов упоминалось также в "Анонимной записке". На поминальных камнях острова Готланд изображены воины в широких, подвязанных под коленами штанах, напоминающих шаровары русов (Лебедев 1978. С. 23).

Костные останки таких животных были найдены при археологических раскопках в курганах на территории и Скандинавии, и Восточной Европы (Lewicki 1955. S. 144-146; Жарнов 1991).

А.П. Ковалевский считал этот обряд пережитком группового брака (Ибн Фадлан 1956. С. 252. Примеч. 808).

А.П. Ковалевский отмечал, что "поскольку автор мусульманин, можно перевести и "время вечерней молитвы"" (Ибн Фадлан 1956. С. 252. Примеч. 810). Для понимания мусульманских молитвенных обычаев в климатических условиях Волжской Булгарии это сообщение приобрело особое значение (Салахетдинова 1994).

А.П. Ковалевский справедливо считал, что обряд похорон руса представлял собой символическую свадьбу, когда девушка-рабыня становилась свободной женой умершего (Ибн Фадлан 1956. С. 254. Примеч. 819). Вероятнее всего, она была именно рабыней-наложницей, а не свободной женщиной, и лишь став жертвой и, тем самым, законной женой, переходила в ранг свободной женщины (Калинина 1995. С. 136).

В целом обряд и слова руса соответствуют рекомендации, которую вложил в уста скандинавского верховного бога Одина Снорри Стурлусон, исландский писатель XIII в.: "Один завещал всех умерших сжигать на костре вместе с их имуществом... Люди верили тогда, - продолжал Снорри, - что чем выше дым от погребального костра подымается в воздух, тем выше в небе будет тот, кто сжигается" (Круг Земной: Сага об Инглингах. VIII. IX). Впрочем, обряд кремации умерших с конем и другими животными характерен и для славян, и для балтов, и для скандинавов (Петрухин 1995. С. 198, 206-207).

Здесь А.П. Ковалевский предпочитает значение "сосна" (Ибн Фадлан 1956. С. 263. Примеч. 875а).

Вставка из текста Амина Рази. Встречается также у Закарийа ал-Казвини: "в огромном дворце" (Ибн Фадлан 1956. С. 263. Примеч. 876).

В средневековой арабской литературе есть замечательное произведение – «Записка» Ахмеда ибн Фадлана (полное имя Ахмед ибн Фадлан ибн аль-Аббас ибн Рашид ибн Хаммад). Это первый в истории путевой отчёт о путешествии по территории будущей России.

21 июня 921 года из Багдада двинулось в далёкий путь посольство халифа аль-Муктадира (908-932 гг.). Оно держало путь на север, в Волжскую Булгарию, занимавшую земли нынешнего Татарстана. Правитель этого тюркского государства, желая освободиться от власти Хазарского каганата, искал помощи у багдадского халифа. Взамен он выражал готовность признать ислам государственной религией и просил халифа прислать мусульманских наставников и строителей для возведения в его стране мечетей и военной крепости. Ну и, конечно, булгарский хан хотел получить от своего нового сюзерена деньги – серебряные дирхемы и динары, магический блеск которых в то время очаровывал купцов, воинов и государей на огромном пространстве от Балтики до Индии.

Халиф, в свою очередь, рассчитывал получить от союза с булгарским ханом славу ревнителя веры и большие торговые привилегии. Деньги для хана Волжской Булгарии – 4000 динаров – аль-Муктадир приказал взять у своего вассала, правителя Хорезма, однако тот, по приезде послов, отказался выдать требуемую сумму.

Огромный посольский караван насчитывал почти 5 тыс. человек и больше 3 тыс. лошадей и верблюдов. Во главе его стоял придворный евнух Сусан ар-Расси. Толмачами были тюрок Такин и славянин, чьё имя Ибн Фадлан передаёт как Фарис или Барыс (вероятно, Борис). Свою дипломатическую роль Ибн Фадлан описал в следующих словах: «И был избран я для прочтения ему (булгарскому хану) письма и передачи того, что было подарено ему»; кроме того, он должен был наблюдать за своими спутниками. Это означало, что фактическая ответственность за ведение дел и конечный исход предприятия ложилась именно на его плечи.

Посольству предстояло преодолеть более четырёх тысяч километров. Оно было оснащено всем необходимым для столь далёкого перехода, в том числе большими мешками из верблюжьей кожи для переправы людей и вещей через реки.

Послы халифа двигались не наугад, а следовали торговым путём, по которому вот уже больше столетия арабские и персидские купцы попадали на торговые рынки нижней и средней Волги. Здесь они приобретали драгоценную северную пушнину, ценимую на Востоке одежду из льна, и дешёвых рабов. Маршрут этот пролегал через города Северного Ирана Рей и Нишапур в Бухару, оттуда назад к Амударье, потом вниз по этой реке до столицы Хорезма Кяс; далее к Джурджании (Старому Ургенчу, на территории нынешнего Узбекистана) и, наконец, на север к берегам Волги.

В конце марта 922 года багдадские послы прибыли в страну тюрок-огузов, кочевавших тогда в областях Западного Казахстана. Огузы славились как чрезвычайно воинственный и дикий народ, и многие участники посольства побоялись ехать дальше.

Ибн Фадлан видел среди огузов таких, которые владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец. Но были у них и бедняки, выпрашивавшие на дороге лепёшку хлеба.

Среди огузской знати наибольшее влияние имел начальник войска Атрак. Ибн Фадлан поднёс ему богатые подарки. Атрак радушно принял посольство, но на предложение принять ислам осторожно сказал, что даст ответ, когда послы будут ехать обратно. Между тем старейшины огузов размышляли вовсе не о принятии ислама, а о том, как поступить с послами: то ли разрезать каждого из них пополам, то ли ограбить подчистую, или же отдать их хазарам в обмен на пленных огузов. Но все-таки гостеприимство в конце концов взяло верх, и Ибн Фадлан со своими спутниками получил возможность продолжить путь дальше. Таким образом, в стране огузов посольство потерпело полную неудачу, и было радо, что смогло благополучно выбраться оттуда.

Проследовав через пограничную область враждебно настроенных башкир (в Южном Приуралье), посланники халифа в мае 922 года добрались до Волжской Булгарии.

Во главе этого многонационального государства, социальная верхушка которого состояла из тюрок-булгар, стоял хан Алмуш-элтабар, человек «очень толстый и пузатый», по описанию Ибн Фадлана. Он восседал на троне, покрытом византийской парчой, и в его присутствии все, включая его родню, обязаны были снимать шапки и принимать почтительную позу. Подвластное население платило ему подати: с каждого дома шкуру соболя, обязательные подношения с каждого свадебного пиршества, десятую часть привозимых товаров и часть военной добычи.

Когда до ставки булгарского хана оставалось не больше суток пути, посольство встретили четыре подвластных Алмушу-элтабару князя, а также его братья и сыновья. Сам повелитель булгар выехал навстречу послам на расстоянии двух фарсахов (12 километров) от своей ставки. В последующие три-четыре дня в ставку Алмуша-элтабара с разных сторон Булгарии собрались князья его земли, предводители и жители страны, чтобы слушать всенародно чтение письма повелителя правоверных.

На торжественной аудиенции, данной посланникам халифа, булгарский хан официально признал ислам государственной религией. Однако через три дня он вызвал к себе Ибн Фадлана и потребовал обещанные халифом 4000 динаров для постройки крепости. Но у того, как мы знаем, не было этих денег, а без них ни о каком тесном союзе с халифом владыка булгар говорить не хотел.

Результаты посольства были неутешительными. Огузы не приняли ислам, булгарский хан, не получив денег на постройку крепости, разуверился в помощи халифа и предпочел союзу с Багдадом тесную связь с мусульманскими государствами Средней Азии.

Зато дорожных впечатлений было хоть отбавляй. Ибн Фадлан подробно описал всё, что видел собственными глазами со времени своего выезда из Багдада. Его сообщения касаются многих народов и государств Средней Азии и Поволжья, давно исчезнувших с лица земли. Для историков Древней Руси особую ценность представляет то, что в Волжской Булгарии Ибн Фадлан наблюдал прибывших туда купцов-русов. Этот любознательный и наблюдательный человек буквально впился в них глазами, благодаря чему мы имеем ряд драгоценных сведений об образе жизни наших далёких предков, их верованиях, погребальном обряде, внешнем облике.

Конечно, кое-что из его известий может покоробить современного читателя, а кое-что и шокировать. Но следует учитывать, что на северных «варваров» смотрят глаза представителя самой культурной нации того времени, человека, привыкшего к роскоши, гигиене, фанатичного приверженца исламского закона. И, естественно, всё, что не укладывается в представления Ибн Фадлана о цивилизации, кажется ему отвратительным и отталкивающим. Перед нами яркий пример столкновения культур – конфликта, от которого, увы, не свободно и наше время.

К сожалению, «Записка» дошла до нас неоконченной, и мы не знаем, каким образом Ибн Фадлан вернулся на родину. Известно только, что весной 923 года он был уже в Багдаде.

Книга Ибн Фадлана пользовалась популярностью на средневековом Востоке, потом была забыта и едва не погибла, подобно тысячам других рукописей. Но сегодня это – один из важнейших источников по средневековой истории древней Руси, народов Поволжья, Заволжья и Средней Азии. Классический перевод А.П. Ковалевского сделал её доступной миллионам читателей нашей страны.

Многие зарисовки Ибн Фадлана использованы в фильме «13-й воин». В фильме картины жизни русов несколько смягчены из цензурных соображений, а сами русы представлены скандинавами-викингами, что не соответствует их описанию у Ибн Фадлана.

Ниже приведены некоторые фрагменты сочинения Ибн Фадлана.

«Итак, на каждом человеке из нас была (надета) куртка, поверх неё хафтан, поверх него шуба, поверх неё войлочная шапка и бурнус, из которого видны были только два его глаза, и шаровары ординарные и другие двойные (с подкладкой), и гетры, и сапоги из кимухта (сорт кожи) и поверх сапог другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд, которые были на нём.»

«Мы отправились, пока не достигли реки Багнади (Чеган). Люди вытащили свои дорожные мешки, а они из кож верблюдов. Они расстелили их и взяли самок турецких верблюдов, так как они круглы, и поместили их в их пустоту (углубление), пока они (мешки) не растянутся. Потом они наложили их одеждами и домашними вещами, и когда они наполнились, то в каждый дорожный мешок села группа человек в пять, шесть, четыре, – меньше или больше. Они взяли в руки деревяшки из хаданга (белого тополя) и держали их, как вёсла, непрерывно ударяя, а вода несла их дорожные мешки и они (мешки) вертелись, пока они не переправились. А что касается лошадей и верблюдов, то на них кричат, и они переправляются вплавь. Необходимо, чтобы переправился отряд бойцов, имеющих при себе оружие, прежде чем переправиться что-либо из каравана. Они – авангард для людей, следующих за ними, для защиты от башкир, на случай, чтобы они (т.е. башкиры) не захватили их, когда они будут переправляться. Итак, мы переправились через Багнади способом, описание которого мы сообщили. Потом мы переправились через реку, называемую Джам (Эмба), также в дорожных мешках. (…) Мы оставались у печенегов один день, потом отправились и остановились у реки Джайх (Урал), а это самая большая река, какую мы видели, самая огромная и с самым сильным течением. И действительно, я видел дорожный мешок, который перевернулся в ней, и те, кто был в ней, потонули, и люди погибли во множестве, и потонуло значительное количество верблюдов и лошадей. Мы переправились через неё только с трудом.»

«Я видел, что день у них очень длинный, именно в продолжение некоторой части года он длинен, а ночь коротка, потом ночь длинна, а день короток. Итак, когда наступила вторая ночь, я сел вне палатки и наблюдал небо и увидел на нём только небольшое количество звёзд, – думаю, что около пятнадцати звёзд; это вследствие малой темноты, так что в ней (ночи) человек узнает человека с большего расстояния, чем расстояние выстрела стрелы… Я видел, что месяц не достигает середины неба, но является на его краях на короткое время, потом является рассвет и месяц скрывается».

«Я видел у них дерево, не знаю что это такое, чрезвычайно высокое; его ствол лишён листьев, а вершины его как вершины пальмы... Они же (жители) пробуравливают его и ставят под ним сосуд, в который течёт из этого отверстия жидкость более приятная, чем мёд. Если человек много выпьет её, то она его опьянит, как опьяняет вино, и более того».

«Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и высадились на реке Атиль (Волге). Я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, белокуры. При каждом из них имеется топор, меч и нож, и он не расстаётся с этими вещами. Мечи их плоские, с бороздками, франкские. И от края их ногтя и до шеи они покрыты изображениями (татуировкой) деревьев и тому подобного».

«На шеях у них (жён купцов-русов) мониста из золота и серебра, так как, если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста и т. д.».

«Ещё прежде мне говорили, что они (русы) делают со своими главарями при их смерти такие дела, из которых самое меньшее это сожжение, так что мне очень хотелось присутствовать при этом, пока, наконец, не дошло до меня известие о смерти одного выдающегося мужа из их числа. И вот они положили его в его могиле и покрыли её крышей над ним на десять дней, пока не закончили кройки его одежд и их сшивания. А это бывает так, что для бедного человека из их числа делают маленький корабль, кладут его (мёртвого) в него и сжигают его (корабль), а для богатого поступают так: собирают его деньги и делят их на три трети, – одна треть остаётся для его семьи, одну треть употребляют на то, чтобы для него на неё скроить одежды, и одну треть, чтобы приготовить на неё хмельной напиток, который они будут пить в день, когда его девушка убьёт сама себя и будет сожжена вместе со своим господином; а они, всецело предаваясь пьянству, пьют хмельной напиток ночью и днём, так что иногда кто-либо из них умирает, держа чашу в своей руке».

Ибн Фадлан и его путешествие в Волжскую Булгарию

В средневековой арабской литературе есть замечательное произведение – «Записка» Ахмеда ибн Фадлана (полное имя Ахмед ибн Фадлан ибн аль-Аббас ибн Рашид ибн Хаммад).

21 июня 921 года из Багдада двинулось в далёкий путь посольство халифа аль-Муктадира (908-932 гг.). Оно держало путь на север, в Волжскую Булгарию, занимавшей земли нынешнего Татарстана. Правитель этого тюркского государства, желая освободиться от власти Хазарского каганата, искал помощи у багдадского халифа. Взамен он выражал готовность признать ислам государственной религией и просил халифа прислать мусульманских наставников и строителей для возведения в его стране мечетей и военной крепости. Ну и, конечно, булгарский хан хотел получить от своего нового сюзерена деньги – серебряные дирхемы и динары, магический блеск которых в то время очаровывал купцов, воинов и государей на огромном пространстве от Балтики до Индии.

Халиф, в свою очередь, рассчитывал получить от союза с булгарским ханом славу ревнителя веры и большие торговые привилегии. Деньги для хана Волжской Булгарии – 4000 динаров – аль-Муктадир приказал взять у своего вассала, правителя Хорезма, однако тот, по приезде послов, отказался выдать требуемую сумму.

Огромный посольский караван насчитывал почти 5 тыс. человек и больше 3 тыс. лошадей и верблюдов. Во главе его стоял придворный евнух Сусан ар-Расси. Толмачами были тюрок Такин и славянин, чье имя Ибн Фадлан передает как Фарис или Барыс (вероятно, Борис). Свою дипломатическую роль Ибн Фадлан описал в следующих словах: «И был избран я для прочтения ему (булгарскому хану) письма и передачи того, что было подарено ему»; кроме того, он должен был наблюдать над своими спутниками. Это означало, что фактическая ответственность на ведение дел и конечный исход предприятия ложилась именно на его плечи.

Посольству предстояло преодолеть более четырех тысяч километров. Оно было оснащено всем необходимым для столь далекого перехода, в том числе большими мешками из верблюжьей кожи для переправы людей и вещей через реки.

Послы халифа двигались не наугад, а следовали торговым путем, по которому вот уже больше столетия арабские и персидские купцы попадали на торговые рынки нижней и средней Волги, где приобретали драгоценную северную пушнину, ценимую на Востоке одежду из льна и дешевых рабов. Маршрут этот пролегал через города Северного Ирана Рей и Нишапур в Бухару, оттуда назад к Амударье, потом вниз по этой реке до столицы Хорезма Кяс; далее к Джурджании (Старому Ургенчу, на территории нынешнего Узбекистана) и, наконец, на север к берегам Волги.

В конце марта 922 года багдадские послы прибыли в страну тюрок-огузов, кочевавших тогда в областях Западного Казахстана . Огузы славились как чрезвычайно воинственный и дикий народ, и многие участники посольства побоялись ехать дальше.

Ибн Фадлан видел среди огузов таких, которые владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец. Но были у них и бедняки, выпрашивавшие на дороге лепешку хлеба.

Среди огузской знати наибольшее влияние имел начальник войска Атрак. Ибн Фадлан поднес ему богатые подарки. Атрак радушно принял посольство, но на предложение принять ислам осторожно сказал, что даст ответ, когда послы будут ехать обратно. Между тем старейшины огузов размышляли вовсе не о принятии ислама, а о том, как поступить с послами: то ли разрезать каждого из них пополам, то ли ограбить подчистую или же отдать их хазарам в обмен на пленных огузов. Но все-таки гостеприимство в конце концов взяло верх, и Ибн Фадлан со своими спутниками получил возможность продолжить путь дальше. Таким образом, в стране огузов посольство потерпело полную неудачу и было радо, что смогло благополучно выбраться оттуда.

Вахид Р. Приезд Ибн Фадлана в Булгары

Зато дорожных впечатлений было хоть отбавляй. Ибн Фадлан подробно описал все, что видел собственными глазами со времени своего выезда из Багдада. Его сообщения касаются многих народов и государств Средней Азии и Поволжья, давно исчезнувших с лица земли.

Известие о русах

Для историков Древней Руси особую ценность представляет то, что в Волжской Булгарии Ибн Фадлан наблюдал прибывших туда купцов-русов. Этот любознательный и наблюдательный человек буквально впился в них глазами, благодаря чему мы имеем ряд драгоценных сведений об образе жизни наших далеких предков, их верованиях, погребальном обряде, внешнем облике.

Первым впечатлением Ибн-Фадлана было восхищенное удивление. «Я видел русов, - пишет он, - когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на берегу реки Атиль (Волги. – С. Ц.). И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни кафтанов*, но носит какой-либо муж из их числа кису, которой он покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее наружу. И при каждом из них имеется топор, меч и нож. Мечи их плоские, с бороздками, франкские. И от края их (русов. – С. Ц.) ногтя и до шеи они покрыты изображениями (татуировкой. – С. Ц.) деревьев и тому подобного».

* Далее мы увидим, что умерший знатный рус будет облачен именно в куртку, кафтан, шаровары и меховую шапку. Вероятно, русы, которых видел Ибн-Фадлан, прибыли в Среднее Поднепровье относительно недавно и еще не полностью усвоили местные обычаи.

Однако, войдя в жилище русов, чистоплотный араб не смог сдержать своего отвращения. Эти люди - «грязнейшие из тварей Аллаха», восклицает он, ибо они «не очищаются от испражнений, ни от мочи, и не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды…» Живя сообща в одном деревянном доме по десять-двадцать человек, они совокупляются со своими женами или рабынями на глазах друг у друга и ничуть не смущаются и не оставляют своего занятия, если в эти минуты к ним в дом заглянет чужестранный купец. Они, правда, моются не после, а перед едой, - но как! «И у них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы посредством самой грязной воды, какая только бывает, и самой нечистой, а именно так, что девушка приходит каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Итак, он моет в ней обе свои руки и свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает из гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, но все это делает в эту воду. И когда он окончит все, что ему нужно, девушка несет лохань к тому, кто сидит рядом с ним, и этот делает подобно тому, как делает его товарищ. И она не перестает переносить ее от одного к другому, пока не обойдет ею всех в доме, и каждый из них сморкается и плюет и моет свое лицо и свои волосы в этой лохани».

Удачная торговля зависела у русов от расположения богов. Сразу после того, как их ладьи причаливали к волжской пристани, каждый купец отправлялся совершать жертвоприношение. Святилище русов располагалось под открытым небом. Оно представляло собой некий участок земли, усеянный воткнутыми резными «деревяшками», верхняя часть которых грубо изображала подобие человеческого лица. Эти идолы торчали из земли в строгом строевом порядке: в первом ряду – самые маленькие, во втором – повыше, в третьем – еще более высокие и т. д. Подойдя к ним, рус перечислял все привезенные им товары, после чего оставлял свои дары - хлеб, мясо, лук, молоко и какой-то хмельной напиток – и произносил примерно следующее: «О, мой господин, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу». Если тем не менее покупатель не находился, подношения повторялись вновь и вновь, сопровождаясь все более униженными просьбами. Когда же товар быстро расходился, рус благодарил своих богов тем, что забивал некоторое количество овец и рогатого скота, разбрасывал лучшие куски мяса перед деревянными идолами, а головы жертвенных животных вешал на сами деревяшки.

Впрочем, торговые неудачи случались крайне редко. Жены русов щеголяли драгоценными монистами, и вот что удалось выяснить Ибн-Фадлану о происхождении этих украшений: «На шеях у них (женщин. – С. Ц.) мониста из золота и серебра, так как, если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много монист».

Вообще все без исключения обычаи и нравы русов несли на себе печать варварской простоты. Заболевшего предоставляли его судьбе: «И если кто-нибудь из них заболеет, то они забивают для него шалаш в стороне от себя и бросают его в нем, и помещают с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним, но посещают его каждые три дня, особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его в его положении, так что его съедают собаки и хищные птицы». Преступников ожидала скорая и немудреная расправа: «И если они поймают вора или грабителя, то они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей».

Ибн-Фадлан признается, что ему чрезвычайно хотелось увидеть воочию погребение знатного руса, потому что ему рассказывали об этом обряде необычайные вещи. Ему повезло: через некоторое время до него дошло известие «о смерти одного выдающегося мужа из их числа». Ибн-Фадлан поспешил на похороны. Это была долгая, многодневная церемония. Вначале покойника на десять дней положили в вырытую под землей камеру, покрытую настилом; принадлежащий ему корабль был вытащен на берег и водружен на большой деревянный помост. Имущество умершего было поделено на три части: одна осталась у его семьи, две другие были употреблены на пошив дорогих погребальных одежд – «шаровар и гетр, и сапог, и куртки, и кафтана парчевого с пуговицами из золота», и «шапки из парчи, соболевой», - а также на приготовление в неимоверном количестве горячительного напитка.

Но самым важным делом для семьи покойного было найти среди его многочисленных рабынь и наложниц такую, которая бы согласилась умереть вместе со своим господином. Решение принималось девушками добровольно; правда, взять назад роковое обязательство было уже невозможно – этого не допустили бы родственники умершего. В данном случае никаких осложнений не возникло – девушка быстро нашлась и ее поведение до самого конца оставалось безупречным: она «каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему». Две приставленных к ней служанки всячески обхаживали обреченную, вплоть до того, «что они иногда мыли ей ноги своими руками».

Когда же пришел день погребения, на корабль с утра была принесена скамья, которую покрыли «стегаными матрацами и парчей византийской и подушками из парчи византийской». Рядом со скамьей встала старуха; Ибн-Фадлан пишет, что ее «называют ангел смерти», ибо она «убивает девушек». Эта женщина показалась ему «толстой и мрачной ведьмой». Вслед за тем покойник был вынут из погреба, переодет, перенесен на корабль и помещен в сидячем положении в специально устроенной палатке или кабине. Вокруг него разбросали благовонные растения, пищу, оружие, мясо забитых лошадей, коров, собаки, петуха и курицы. В это время обреченная на смерть девушка ходила по домам родственников и знакомых умершего, которые по очереди сочетались с ней в знак любви и уважения к ее господину. После полудня ее подвели к приготовленному заранее сооружению – двум столбам с перекладиной. Она трижды при помощи мужчин взбиралась на верхнюю перекладину и, сидя там, что-то говорила. Ибн-Фадлан обратился за разъяснениями к переводчику, и тот сказал: «Она сказала в первый раз, когда ее подняли, - вот я вижу моего отца и мою мать, - и сказала во второй раз, - вот все мои умершие родственники сидящие, - и сказала в третий раз, - вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же к нему». Таким образом, странное сооружение оказалось воротами в потусторонний мир, и девушка трижды заглянула в него.

На палубе корабля девушке дали выпить два кубка, чтобы она опьянела. Затем старуха ввела ее в палатку. Мужчины, стоявшие вокруг корабля, принялись стучать деревянными палками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, иначе «взволновались бы другие девушки, и перестали бы искать смерти со своими господами». Шестеро помощников «ведьмы» схватили жертву за руки и за ноги, накинули на шею девушки петлю и стали душить, между тем как сама «ведьма» несколько раз вонзила ей в ребра кинжал с широким лезвием. Когда все было кончено, ближайший родственник мертвеца, - совершенно голый, но, вопреки ожиданиям, прикрывавший рукою не детородные части, а анус, - с факелом в руке приблизился задом наперед к кораблю и зажег подпал. «Не прошло и часа, как превратился корабль и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя умершего мужа и имя царя русов и удалились». Церемония погребения завершилась повальным пьянством.

Семирадский Г. Похороны руса

Научная добросовестность требует в этом месте предоставить слово норманистам, поскольку они до сих пор уверены, что купцы «ар-Рус» - это викинги. Послушаем, например, как комментирует Ибн-Фадлана И. Г. Коновалова: «Установлено, что описанная Ибн-Фадланом обрядность и внешний вид русов выдают в них скандинавов…» [Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000, с. 215]*.

* Ссылаюсь на это издание в особенности потому, что оно рекомендовано Министерством образования России в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений. Между тем сборник целиком отдан на откуп ученым норманской школы. Иные точки зрения там просто не допускаются – это видно хотя бы по приведеной цитате.
Попутно замечу, что норманский взгляд на русов Ибн-Фадлана уже получил экранное воплощение - в фильме «13-й воин» (1999 г.), где арабского посланника играет Антонио Бандерас . Начало этого фильма является экранизацией отрывка Ибн-Фадлана о посещении им дома русов, которые, естественно, все до одного оказываются нордическими «белокурыми бестиями». Скоро, наверное, услышим, как в каком-нибудь историческом боевике князь Святослав заговорит по-шведски.

Ну уж, прямо-таки и «выдают»! Что же установлено на самом деле?
Начнем с внешнего вида. Ни один источник не ассоциирует викингов с красным светом. А вот русов – неоднократно. Например, в «Искандернаме» Низами Гянджеви говорит:

Краснолицые русы сверкали. Они
Так сверкали, как магов сверкают огни.

Епископ кремонский Лиудпранд заметил, что воинов князя Игоря «греки по внешнему виду называют русиями»; в данном случае немецкий писатель имел в виду греческое слово «росиос» - «красный, рыжий». Примеры можно продолжить.

Далее. Если принять за данность славянское происхождение купцов «ар-рус», то Ибн-Фадлан имел полное право сравнить русов с пальмами, так как по антропологическим данным «поляне» значительно превосходили ростом восточных славян (самыми низкорослыми из них были кривичи – около 157 см, древляне и радимичи, как правило, «перерастали» отметку 165 см) [Вернадский Г. В. Древняя Русь. Тверь; Москва, 2000, с. 333].

Таким образом, остается погребальный обряд. Действительно ли он «выдает» в умершем русе «скандинава»? На самом деле археологами установлен лишь тот факт, что на всем европейском побережье от Финляндии до южной Франции встречаются следы сожжений в ладье. Разумеется, для норманистов этого вполне достаточно. Викинги! Ведь после трудов Байера, Шлёцера и их последователей в Европе шага шагнуть нельзя нельзя без того, чтобы не наступить на могилу викинга. Но давайте посмотрим, какое отношение имеют эти захоронения к скандинавской погребальной обрядности.

Согласно археологическим данным в раннем железном веке в Скандинавии, как и у славян, практиковалось трупосожжение. В эпоху поздней античности кремация постепенно вытесняется обрядом трупоположения, и в VI-VIII вв. (так называемый «вендельский период») захоронения по обряду сожжения в среде знати исчезают полностью. Для этого периода характерно пышное погребение вождей в ладье, сопровождаемое жертвоприношением животных. Но эпоха викингов (IX-XI вв.) опять приносит новшество. Обряд захоронения конунгов в ладье сохраняется главным образом в сердце «викингской» Швеции – в Упланде, а на побережье страны получает распространение обряд сожжения в ладье. Даже норманисты не отрицают, что сама география подобных погребений свидетельствует в пользу культурных влияний извне*. При этом крайне любопытно, что «вендельских» захоронений в ладье вне Швеции в эпоху викингов вообще не обнаружено.

* Например, Г. С. Лебедев предполагает, что обряд сожжения в ладье занесен в Швецию с Аландских островов [Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985].

Кто же мог повлиять на шведов, заворожив их огненным спектаклем? Саксон Грамматик, говоря о войне датского конунга Фротона III с русами («рутенами»), упоминает, что после одного сражения этот предводитель данов отдал распоряжение сжечь тела убитых «рутенских» вождей «на кострах, воздвигнутых в собственных кораблях». Точно так же даны похоронили своих собственных павших «королей и герцогов». Саксон не уточняет, какой стороне принадлежал данный обряд – датской или рутенской. Но этот эпизод позволяет установить, что сожжение в ладье впервые появилось у народов южного побережья Балтики – русов или датчан, а, может быть, у тех и других одновременно.

Поистине изумительна норманистская трактовка других деталей описанного Ибн-Фадланом обряда погребения. Вот что пишут, к примеру, в своем совместном труде два современных английских ученых: «…в 921 г. арабский путешественник стал свидетелем их (то есть русов, которых авторы признают, естественно, викингами. – С. Ц.) погребального обряда – сжигания на корабле. Его поистине бесценное описание дошло до нас, в противном случае о многих деталях мы могли бы только гадать» [Пенник Н., Пруденс Д. История языческой Европы. СПб., 2000, с. 246].

Слова самих авторов выглядят не менее бесценным свидетельством научных методов норманизма. Ибо, как выясняется, погребальный обряд, описанный Ибн-Фадланом, стал «скандинавским» лишь потому, что ибн-фадлановские русы заранее зачислены в викинги.

Скандинавских параллелей «многим деталям» обряда сжигания в ладье попросту нет, иначе о них нечего было бы и «гадать». Например, археологи отмечают, что «в большинстве курганов, датируемых эпохой викингов, похоронены в основном мужчины, но в Скандинавии обнаружены и женские могилы, очень богато убранные» [там же, 254]. Однако совместные мужские и женские захоронения в Скандинавии отстутствуют. А в славянском Поморье они есть, например, в Прютцке. Ритуальное убийство лошади и собаки известно как у скандинавов, так и у славян, а вот петухов в более позднее время резали с магическими целями преимущественно на Украине. Нет в скандинавской археологии и мифологии ничего похожего на три столба, являющихся входом в загробный мир. Зато у балтов в царство мертвых, во владения бога Дивса, вели трое серебряных ворот. Балто-славянские культурные связи хорошо известны, чего не скажешь о скандинавском влиянии на балтскую мифологию.

Приведенных примеров достаточно, чтобы увидеть, что ничего специфически скандинавского обряд сожжения в ладье не содержит. К тому же обряды – дело наживное и переменчивое: сегодня они одни, завтра другие. Нет ли у Ибн-Фадлана более существенных признаков этнической принадлежности купцов-русов? – А ведь не без того. Так, Ибн-Фадлан говорит, что с каждых 10 000 дирхемов жене купца-руса полагалось монисто. Согласимся, что несколько тысяч арабских монет, найденных в Швеции, не дают повода считать этих счастливых женщин, увешанных монистами из дирхемов, шведками – едва хватило бы наполовину одного такого украшения. Между тем в киевском некрополе женщины с такими монистами имеются, и облачены они в славянское платье.

Кстати, о моде. Кто покажет мне скандинавскую могилу, где бы покойник был облачен в хазарскую куртку, кафтан, шаровары и сапоги?

Впрочем, если читатель уже утомлен археологией, то можно поговорить о вещах нематериальных - о языке. Переводчиками Ибн-Фадлану в его путешествии по Волге служили тюрок Такин и «славянин» Фарис. Ибн-Фадлан не называет по имени того из них, при помощи которого он разговаривал с русами. Читатель, догадайся, кто бы это мог быть? (Вообще, из сочинений норманистов можно вынести убеждение, что добрая половина древних славян окончила скандинавское отделение Института иностранных языков.)

Но самым важным признаком для этнической характеристики русов Ибн-Фадлана является не погребальный обряд, не покрой одежды, даже не язык. В конце концов то и другое, и третье подвержено изменениям, инокультурным влияниям. Дольше всего сохраняют самобытность общественные отношения народов. И об этой стороне жизни русов Ибн-Фадлан оставил нам весьма интересное свидетельство. Если присмотреться к торговому коллективу купцов-русов, то можно увидеть, что состав его довольно сложен. В нем выделяется глава («выдающийся муж») и несколько категорий домочадцев, которых Ибн-Фадлан объединяет термином «люди дома». В число последних входят кровные родственники, лично свободная прислуга (включая дружинников) и рабы. В Западной Европе такой тип социума известен с VIII в. Скажем, в Скандинавии он носил название «двор» (hus). Однако торговые коллективы скандинавов (felag) в эпоху викингов никогда не создавались на основе кровнородственных связей. Не то было на Руси, где еще в XIII в. встречались торговые союзы родственников . И нашим летописям прекрасно знакомы «дома» Ибн-Фадлана: например, «дом» Симона-варяга, прибывшего на службу к киевскому князю с 3000 своих дворян и домочадцев, и «дом» из 1700 человек киевского боярина Родиона Несторовича, перешедшего на московскую службу. По всему выходит, что купцы-русы Ибн-Фадлана являются выходцами из славянского, а не скандинавского мира.

Что же мы видим в итоге? На наших глазах норманистский «дом» для ибн-фадлановских русов с грохотом рухнул, по причине того, что был возведен на песке. Зыбучем песке норманской теории.

«Записка» о путешествии на Волгу. «Записка» о путешествии на Волгу Известие о русах

Еще по теме статьи: