Немецкие солдаты о русских:
Из книги Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев»:
«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» /Артиллерист противотанкового орудия
«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» /Танкист группы армий «Центр»/
После успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, – признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. – Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».
«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть». /Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер/
«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов». /Офицер 7-й танковой дивизии/
«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» /Генерал-майор Гофман фон Вальдау/
«Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!» /Один из солдат группы армий «Центр»/
«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись». /Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии/
71 год назад гитлеровская Германия напала на СССР. Каким оказался наш солдат в глазах врага - солдат немецких? Как выглядело начало войны из чужих окопов? Весьма красноречивые ответы на эти вопросы можно обнаружить в книге, автор которой едва ли может быть обвинен в искажении фактов. Это «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английского историка Роберта Кершоу, которая недавно опубликована в России. Книга практически целиком состоит из воспоминаний немецких солдат и офицеров, их писем домой и записей в личных дневниках.
Вспоминает унтер-офицер Гельмут Колаковски: «Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили: «Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым большевизмом». Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а как же пакт о ненападении между Германией и Россией? Я все время вспоминал тот выпуск «Дойче вохеншау», который видел дома и в котором сообщалось о заключенном договоре. Я не мог и представить, как это мы пойдем войной на Советский Союз». Приказ фюрера вызвал удивление и недоумение рядового состава. «Можно сказать, мы были огорошены услышанным, - признавался Лотар Фромм, офицер-корректировщик. - Мы все, я подчеркиваю это, были изумлены и никак не готовы к подобному». Но недоумение тут же сменилось облегчением избавления от непонятного и томительного ожидания на восточных границах Германии. Опытные солдаты, захватившие уже почти всю Европу, принялись обсуждать, когда закончится кампания против СССР. Слова Бенно Цайзера, тогда еще учившегося на военного водителя, отражают общие настроения: «Все это кончится через каких-нибудь три недели, нам было сказано, другие были осторожнее в прогнозах - они считали, что через 2-3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»
Но не все были столь оптимистичны. Эрих Менде, обер-лейтенант из 8-й силезской пехотной дивизии, вспоминает разговор со своим начальником, состоявшийся в эти последние мирные минуты. «Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон», - не скрывал он пессимизма… Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».
В 3 часа 15 минут передовые немецкие части перешли границу СССР. Артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер вспоминает: «В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы».
Захват Брестской крепости был поручен 45-й пехотной дивизии вермахта, насчитывавшей 17 тысяч человек личного состава. Гарнизон крепости - порядка 8 тысяч. В первые часы боя посыпались доклады об успешном продвижении немецких войск и сообщения о захвате мостов и сооружений крепости. В 4 часа 42 минуты «было взято 50 человек пленных, все в одном белье, их война застала в койках». Но уже к 10:50 тон боевых документов изменился: «Бой за овладение крепостью ожесточенный - многочисленные потери». Уже погибло 2 командира батальона, 1 командир роты, командир одного из полков получил серьезное ранение.
«Вскоре, где-то между 5.30 и 7.30 утра, стало окончательно ясно, что русские отчаянно сражаются в тылу наших передовых частей. Их пехота при поддержке 35-40 танков и бронемашин, оказавшихся на территории крепости, образовала несколько очагов обороны. Вражеские снайперы вели прицельный огонь из-за деревьев, с крыш и подвалов, что вызвало большие потери среди офицеров и младших командиров».
«Там, где русских удалось выбить или выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши потери непрерывно росли».
Сводка Верховного командования вермахта (ОКВ) за 22 июня сообщала: «Создается впечатление, что противник после первоначального замешательства начинает оказывать все более упорное сопротивление». С этим согласен и начальник штаба ОКВ Гальдер: «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям».
Для солдат 45-й дивизии вермахта начало войны оказалось совсем безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров (сержантов), не считая солдат, погибли в ее первый же день. За первые сутки боев в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за все шесть недель французской кампании.
«Котлы»
Самыми успешными действиями войск вермахта были операцию по окружению и разгрому советских дивизий в «котлах» 1941-го года. В самых крупных из них - Киевском, Минском, Вяземском - советские войска потеряли сотни тысяч солдат и офицеров. Но какую цену за это заплатил вермахт?
Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии: «Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».
Автор книги пишет: «Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкрига заключается в получении преимуществ более искусным маневрированием. Даже если оставить за скобками ресурсы, боевой дух и воля к сопротивлению противника неизбежно будут сломлены под напором громадных и бессмысленных потерь. Отсюда логически вытекает массовая сдача в плен оказавшихся в окружении деморализованных солдат. В России же эти «азбучные» истины оказались поставлены с ног на голову отчаянным, доходившим порой до фанатизма сопротивлением русских в, казалось, безнадежнейших ситуациях. Вот поэтому половина наступательного потенциала немцев и ушла не на продвижение к поставленной цели, а на закрепление уже имевшихся успехов».
Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, в ходе операции по уничтожению советских войск в Смоленском «котле» писал об их попытках вырваться из окружения: «Весьма значимый успех для получившего такой сокрушительный удар противника!». Кольцо окружения не было сплошным. Два дня спустя фон Бок сокрушался: «До сих пор не удалось заделать брешь на восточном участке Смоленского котла». Той ночью из окружения сумели выйти примерно 5 советских дивизий. Еще три дивизии прорвались на следующий день.
Об уровне немецких потерь свидетельствует сообщение штаба 7-й танковой дивизии, что в строю осталось всего 118 танков. 166 машин было подбито (хотя 96 подлежали ремонту). 2-я рота 1-го батальона полка «Великая Германия» всего за 5 дней боев на удержание линии Смоленского «котла» потеряла 40 человек при штатной численности роты в 176 солдат и офицеров.
Постепенно менялось и восприятие войны с Советским союзом у рядовых немецких солдат. Безудержный оптимизм первых дней боев сменился осознанием того, что «что-то идет не так». Потом пришли безразличие и апатия. Мнение одного из немецких офицеров: «Эти огромные расстояния пугают и деморализуют солдат. Равнины, равнины, конца им нет и не будет. Именно это и сводит с ума».
Постоянное беспокойство доставляли войскам и действия партизан, число которых росло по мере уничтожения «котлов». Если поначалу их количество и активность были ничтожны, то после окончания боев в киевском «котле» число партизан на участке группы армий «Юг» значительно возросло. На участке группы армий «Центр» они взяли под контроль 45% захваченных немцами территорий.
Кампания, затянувшаяся долгим уничтожением окруженных советских войск, вызывала все больше ассоциаций с армией Наполеона и страхов перед русской зимой. Один из солдат группы армий «Центр» 20 августа сетовал: «Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции». Его рота, начиная с 23 июля, участвовала в боях за «танковую автостраду № 1». «Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы, и так далее». Победа уже не казалась столь недалекой. Напротив, отчаянное сопротивление противника подрывало боевой дух, внушало отнюдь не оптимистические мысли. «Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!»
За первые месяцы кампании была серьезно подорвана боеспособность танковых частей группы армий «Центр». К сентябрю 41-го 30% танков были уничтожены, а 23% машин находились в ремонте. Почти половина всех танковых дивизий, предусмотренных для участия в операции «Тайфун», располагали лишь третью от первоначального числа боеготовых машин. К 15 сентября 1941 года группа армий «Центр» располагала в общей сложности 1346 боеготовыми танками, в то время как на начало кампании в России эта цифра составляла 2609 единиц.
Потери личного состава были не менее тяжелыми. К началу наступления на Москву немецкие части лишились примерно трети офицерского состава. Общие потери в живой силе к этому моменту достигли примерно полумиллиона человек, что эквивалентно потере 30 дивизий. Если же учесть, что только 64% от общего состава пехотной дивизии, то есть 10840 человек, являлись непосредственно «бойцами», а остальные 36% приходились на тыловые и вспомогательные службы, то станет ясно, что боеспособность немецких войск снизилась еще сильнее.
Так ситуацию на Восточном фронте оценил один из немецких солдат: «Россия, отсюда приходят только дурные вести, и мы до сих пор ничего не знаем о тебе. А ты тем временем поглощаешь нас, растворяя в своих неприветливых вязких просторах».
О русских солдатах
Первоначальное представление о населении России определялось немецкой идеологией того времени, которая считала славян «недочеловеками». Однако опыт первых боев внес в эти представления свои коррективы.
Генерал-майор Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования люфтваффе через 9 дней после начала войны писал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям». Подтверждением этого стали первые воздушные тараны. Кершоу приводит слова одного полковника люфтваффе: «Советские пилоты - фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание». Стоит заметить, что в первый день войны с Советским Союзом люфтваффе потеряли до 300 самолетов. Никогда до этого ВВС Германии не несли таких больших единовременных потерь.
В Германии радио кричало о том, что снаряды «немецких танков не только поджигают, но и насквозь прошивают русские машины». Но солдаты рассказывали друг другу о русских танках, которые невозможно было пробить даже выстрелами в упор - снаряды рикошетили от брони. Лейтенант Гельмут Ритген из 6-й танковой дивизии признавался, что в столкновении с новыми и неизвестными танками русских: «…в корне изменилось само понятие ведения танковой войны, машины КВ ознаменовали совершенно иной уровень вооружений, бронезащиты и веса танков. Немецкие танки вмиг перешли в разряд исключительно противопехотного оружия…» Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер: «На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть».
Артиллерист противотанкового орудия вспоминает о том, какое неизгладимое впечатление на него и его товарищей произвело отчаянное сопротивление русских в первые часы войны: «Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!»
Автор книги «1941 год глазами немцев» приводит слова офицера, служившего в танковом подразделении на участке группы армий «Центр», который поделился своим мнением с военным корреспондентом Курицио Малапарте: «Он рассуждал, как солдат, избегая эпитетов и метафор, ограничиваясь лишь аргументацией, непосредственно имевшей отношение к обсуждаемым вопросам. «Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…»
Гнетущее впечатление на наступающие войска производили и такие эпизоды: после успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, - признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. - Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».
В середине ноября 1941-го года один пехотный офицер 7-й танковой дивизии, когда его подразделение ворвалось на обороняемые русскими позиции в деревне у реки Лама, описывал сопротивление красноармейцев. «В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов».
Зима 41-го
В немецких войсках быстро вошла в обиход поговорка «Лучше три французских кампании, чем одна русская». «Здесь нам недоставало удобных французских кроватей и поражало однообразие местности». «Перспективы оказаться в Ленинграде обернулись бесконечным сидением в пронумерованных окопах».
Высокие потери вермахта, отсутствие зимнего обмундирования и неподготовленность немецкой техники к боевым действиям в условиях русской зимы постепенно позволили перехватить инициативу советским войскам. За трехнедельный период с 15 ноября по 5 декабря 1941 года русские ВВС совершили 15 840 боевых вылетов, тогда как люфтваффе лишь 3500, что еще больше деморализовало противника.
Ефрейтор Фриц Зигель в своем письме домой от 6 декабря писал:«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Хорошо бы, если бы там наверху хотя бы прислушались к нам, иначе всем нам здесь придется подохнуть”
Накануне вторжения Германии в СССР гитлеровская пропаганда создавала нелицеприятный образ русских, рисуя их отсталыми, лишенными духовности, интеллекта и даже неспособными постоять за свое Отечество. Вступив на советскую землю, немцы были поражены тем, что реальность совсем не соответствовала навязанным им представлениям.
И один в поле воин
Первое, с чем столкнулись германские войска – с ожесточенным сопротивлением советского солдата буквально на каждом пятачке своей земли. Особенно их шокировало, что «сумасшедшие русские» не боятся вступать в бой с силами, в несколько раз превосходящими их собственные. Один из батальонов группы армий «Центр» в составе не менее 800 человек, преодолев первый рубеж обороны, уже уверенно двигался вглубь советской территории, как внезапно был обстрелян отрядом из пяти человек. «Я не ожидал ничего подобного! Это чистейшее самоубийство, атаковать батальон пятеркой бойцов!» – комментировал ситуацию майор Нойхоф.
Британский историк Роберт Кершоу в книге «1941 год глазами немцев» приводит случай, как солдаты вермахта, расстреляв из 37-миллиметрового орудия советский легкий танк Т-26, без опаски приблизились к нему. Но вдруг его люк неожиданно распахнулся и высунувшийся по пояс танкист стал расстреливать противника из пистолета. Позднее выяснилось шокирующее обстоятельство: советский солдат был без ног (их оторвало при взрыве танка), но это не помешало ему сражаться до последнего.
Еще более поразительный случай описывал обер-лейтенант Хенсфальд, закончивший свою жизнь под Сталинградом. Дело было недалеко от белорусского городка Кричев, где 17 июля 1941 года старший сержант Николай Сиротинин в течение двух с половиной часов один с помощью артиллерийского орудия сдерживал продвижение колонны немецкой бронетехники и пехоты. В итоге сержанту удалось выпустить почти 60 снарядов, которые уничтожили 10 немецких танков и бронетранспортеров. Убив героя, немцы тем не менее похоронили его с почестями.
Геройство в крови
Немецкие офицеры не раз признавались, что пленных они брали крайне редко, так как русские предпочитали биться до последнего. «Даже заживо сгорая, они продолжали отстреливаться». «Жертвенность у них в крови»; «Закалку русских не сравнить с нашей», – не уставали повторять немецкие генералы.
Во время одного из разведывательных полетов советский летчик обнаружил, что на пути двигавшейся на Москву немецкой колонны на протяжении десятков километров никого не было. В бой решено было бросить оказавшийся на аэродроме накануне укомплектованный сибирский полк. Немецкие военные вспоминали, как неожиданно впереди колонны появились низколетящие самолеты, из которых на заснеженное поле «гроздьями посыпались белые фигуры». Это были сибиряки, ставшие живым щитом перед немецкими танковыми бригадами, они бесстрашно кидались под гусеницы танков с гранатами. Когда погибла первая партия десанта, за ней последовала вторая. Позднее выяснилось, что при десантировании разбились около 12% бойцов, остальные погибли, вступив в неравный бой с противником. Но немцев все-таки удалось остановить.
Загадочная русская душа
Русский характер для немецких солдат остался загадкой. Они не могли понять, почему крестьяне, которые должны были их ненавидеть, встречали их с хлебом и молоком. Один из бойцов вермахта вспоминал, как в декабре 1941 года при отступлении в одной деревушке под Борисовом старушка вынесла ему каравай хлеба и кувшин молока, в слезах причитая: «Война, война».
Причем зачастую мирные жители с одинаковым добродушием относились как к наступающим немцам, так и к поверженным. Майор Кюнер отмечал, что он часто был свидетелем того, как русские крестьянки голосили над ранеными или убитыми немецкими солдатами, словно это были их собственные дети.
Ветеран войны, доктор исторических наук Борис Сапунов рассказывал, что при прохождении через окраины Берлина им часто попадались пустые дома. Все дело в том, что местные жители под воздействием немецкой пропаганды, рисовавшей ужасы, которые якобы творила наступающая Красная Армия, разбегались по близлежащим лесам. Однако те, кто все же остался, были удивлены, что русские не пытаются ни насиловать женщин, ни выносить имущество, а, напротив, предлагают свою помощь.
Они даже молятся
Немцы, пришедшие на русскую землю, были готовы встретиться с толпами воинствующих атеистов, так как их убедили, что большевизм был крайне нетерпим к проявлению религиозности. Поэтому их сильно поразило, что в русских избах висят иконы, а население носит на груди миниатюрные распятия. С тем же столкнулись и гражданские немцы, которые познакомились с советскими остарбайтерами. Их искренне удивили рассказы приехавших на работы в Германию русских, которые поведали, как много в Советском Союзе старых церквей и монастырей, и как бережно они хранят свою веру, исполняя религиозные обряды. «Я думала, что у русских нет религии, однако они даже молятся», – заявила одна из немецких работниц.
Как отмечал штабной врач фон Гревениц, во время медицинских осмотров оказалось, что подавляющее число советских девушек девственницы. «Блеск чистоты» и «деятельную добродетель» излучали их лица, и я чувствовал большую силу этого света, вспоминал врач.
Не меньше немцев поражала верность русских семейному долгу. Так, в городке Зентенберг на свет появились 9 новорожденных и еще 50 ожидали своего часа. Все они, кроме двух, принадлежали советским супружеским парам. И хотя в одной комнате ютились по 6-8 пар, в их поведении не наблюдалось никакой распущенности, фиксировали немцы.
Русские умельцы круче европейцев
Пропаганда Третьего рейха уверяла, что, истребив всю интеллигенцию, большевики оставили в стране безликую массу, способную выполнять лишь примитивную работу. Однако сотрудники германских предприятий, где трудились остарбайтеры, раз за разом убеждались в обратном. В докладных записках немецкие мастера часто указывали, что техническая осведомленность русских ставит их в тупик. Один из инженеров города Байройт заметил: «Наша пропаганда всегда преподносит русских как тупых и глупых. Но я здесь установил противоположное. Во время работы русские думают и совсем не выглядят такими глупыми. Для меня лучше иметь на работе 2 русских, чем 5 итальянцев».
В докладах немцы констатировали, что русский рабочий самыми примитивными средствами может устранить неисправность любого механизма. К примеру, на одном из предприятий Франкфурта-на-Одере советский военнопленный за короткое время сумел найти причину поломки двигателя, починить и запустить его, и это при том, что немецким специалистам не удавалось ничего сделать много дней.
Я - в Советской России. Мой ум не сразу воспринимает эту простую и радостную мысль. Но мои широко раскрытые глаза, которыми я смотрю на новый открывшийся мне мир, говорят мне, что я не сплю, я вижу все это не во сне, а наяву.
Желание бежать из ненавистного мира гитлеровских ужасов зрело во мне уже давно. Но надо было ждать удобного случая. И вот эта удобная минута настала.
Я служил солдатом на границе в местечке Тиляш, недалеко от советского города Сокаля. Еще до памятного дня - 22 июня - мы все стали ясно ощущать, что готовится что-то большое. Но что?
Неужели война с Советским Союзом? - спрашивал я себя. - Неужели ?
И я решил бежать в Советскую Россию. Я выждал, пока был отдан приказ о наступлении, и ночью вплавь переправился через реку. На советском берегу я сразу же попал в руки пограничников. Меня встретили здесь дружественно. Мне дали одежду, обувь, накормили меня.
Как все это непохоже на то, чем запугивали нас, немецких солдат! Каждому солдату фашисты вдалбливают в голову, что он не должен сдаваться в плен, так как в Советской России его ждут пытки, ужасы, он будет замучен. Это - наглое вранье, рассчитанное на запугивание немецкого солдата. В Советской России с пленным солдатом обращаются, как никогда немецкие фашисты не обращались и не обращаются со своими пленными.
Германский народ ждет мира. Еще за день до предательского нападения фашистов на Советский Союз никто не мог и поверить, что это совершится. Легко представить себе, как воспринял германский народ эту безумную авантюру. Война эта, которую навязал германскому народу, не может быть популярной в нашем народе. В этой войне с Советским Союзом фашизм должен найти и найдет свою смерть.
Палка офицера, угроза расстрела заставляет немецкого солдата воевать, но он , как жаждет этого мира весь германский народ.
И вот, находясь сейчас в Советской России, мне хочется обратиться к своим недавним товарищам и сказать:
Германские солдаты, рабочие, крестьяне, мужчины и женщины! Что дал вам Гитлер? Что ? Жизнь в страхе и в нечеловеческих лишениях, голод, нищету, смерть. Где ваш мирный труд, где ваши мужья, братья, сыновья? Кровавый Гитлер отнял у вас все. Доколе вы будете это еще терпеть? Доколе будут длиться ваши неимоверные страдания? Гитлер навязал вам новую войну против Советского Союза. В этой войне фашизм должен найти свою гибель.
Здесь, в Советском Союзе, я вижу многомиллионный народ, поднявшийся, как один, чтобы уничтожить фашизм.
Германские солдаты! Вы обязаны помочь поскорее покончить с фашизмом. Поверните штыки против Гитлера и его клики, правящей сейчас Германией. Этим вы сделаете святое дело. Настанет мир, которого так жаждет германский народ, и ненавистный фашизм будет уничтожен навсегда! // Альфред Лискоф
, Уроженец гор. Кольверк, рабочий мебельной фабрики Вилли Тацика.
_______________________________
("Красная звезда", СССР)
("Известия", СССР)
Приказ командира и начальника - закон. Он должен быть выполнен безоговорочно, точно и в срок. Закон воина Красной армии - в бою быть стойким до конца!
Семеро против двадцати четырех
(От специального корреспондента «Красной звезды»)
Враг появился внезапно. Он сосредоточил свое внимание на старом аэродроме, откуда самолеты давно уже ушли на полевые площадки. Налетчики, очевидно, не подозревали этого. Двадцать четыре «Юнкерса» и «Мессершмитта» обрушились на пустырь.
Для встречи непрошенных гостей были высланы два звена истребителей. Их повел в бой старший политрук Данилин.
Силы неравные - семь против двадцати четырех. Но что может остановить советского летчика, защищающего свою родину! Наши истребители с молниеносной быстротой врезались в боевые порядки фашистских стервятников. Они атаковывали их в лоб, заходили с флангов, поливали свинцом с пикирования.
Беззаветную храбрость проявил в этом бою тов. Данилин. Его машина ловко маневрировала между немецкими бомбардировщиками и истребителями, шарахавшимися в разные стороны. Мужественный летчик, подлинный герой отечественной войны, старший политрук Данилин и его боевые товарищи своими атаками привели врага в смятение. Несмотря на громадное численное превосходство, германские летчики не приняли боя. Они стали удирать. Данилинская семерка преследовала их по пятам.
Об"ятый пламенем, свалился первый «Юнкерс», за ним другой, потом посыпались и «Мессершмитты». Данилин преследует сразу троих. Он прижимает их к земле, решетит пулями.
Один из «Мессершмиттов» отвалил в сторону и взял курс на Гродно. Однако спастись не удалось и ему. Недолго он шел в одиночестве. Его перехватило по дороге звено советских истребителей. Мгновенно подожженный, «Мессершмитт» тяжело рухнул на землю.
В этом бою из 24 налетчиков пять были уничтожены. Данилинская же семерка потеряла только одну машину.
С передовых позиций сообщили о перелете фронта тринадцатью немецкими бомбардировщиками. В одном из подразделений полка, которым командует Герой Советского Союза майор Коробков, была об’явлена тревога.
Противник долго не появлялся. Он действовал хитро и осторожно. Враг пришел не с запада, не со стороны фронта, а с противоположной стороны. Но ему не удалось обмануть бдительность наших летчиков. Его подстерегли. Пять советских истребителей смело атаковали противника. Неприятельские бомбардировщики поспешили наутек и, не достигнув города, разбросали бомбы куда попало.
Пятерка советских летчиков неотступно продолжала следовать за тринадцатью немецкими самолетами. Вскоре с земли увидели, как ярким факелом полыхнул один из своры фашистских налетчиков и рухнул вниз. Советские истребители вернулись без потерь.
К вечеру враг решил повторить налет. На этот раз он резко изменил свою тактику. То он летал на больших высотах, а тут вдруг вынырнул прямо из-за леска. Машины шли на бреющем полете в 200-300 метрах от земли.
Вот они стали уже заходить на бомбежку. Но тут на них опять набросились советские истребители. Бомбежка снова не удалась.
Схватка трех истребителей с двумя вражескими бомбардировщиками была жаркой, но непродолжительной. Через несколько минут один из налетчиков, воспользовавшись темнотой, поспешил скрыться, а другой был посажен на землю и экипаж его взят в плен. // Б.Кузьмин .
Зенитчики сбили три пикирующих бомбардировщика
ЗАПАДНЫЙ ОСОБЫЙ ВОЕННЫЙ ОКРУГ. 26 июня. (По телефону от наш. корр.). По сигналу «боевая тревога» личный состав зенитной батареи, которой командует лейтенант Майборода, немедленно занял свои места. Доносившийся издалека гул моторов все усиливался. Скоро в секторе обстрела батареи появилась семерка фашистских пикирующих бомбардировщиков. Самолеты шли на большой высоте и в тесно сомкнутом строю.
Лейтенант Майборода быстро определил исходные данные. Батарея незамедлительно открыла огонь. Первая очередь была очень удачной. Последовали второй, третий, четвертый залпы. Черные клубы дыма обложили плотным непроницаемым кольцом вражеских стервятников. Уклоняясь от огня, они начали круто скользить на крыло. Скоро меткий огонь окончательно нарушил строй пикирующих бомбардировщиков и заставил их рассыпаться поодиночке.
Батарея, преследуя врага огнем, вынудила бомбардировщиков повернуть обратно, не сбросив груза. Но они не ушли совсем, а решили разбить помешавшую им батарею. Сделав большой полукруг, бомбардировщики поодиночно начали пикировать на позицию батареи. Это была яростная борьба. 7 пикирующих бомбардировщиков противника и одна батарея!
Вот фашистский хищник с большой высоты камнем летит вниз. Бешено воет мотор. Успех боя решается секундами. Кто кого опередит? Или пикирующий бомбардировщик первым сбросит бомбы и уничтожит батарею, или, наоборот, батарея метким выстрелом помешает замыслам врага.
Команда подана. Командиры орудий изготавливаются к стрельбе и самостоятельно открывают огонь. С первого выстрела вражеский самолет неестественно откинулся носом и камнем полетел вниз. Другую машину постигла такая же судьба.
Еще больше освирепели вражеские бомбардировщики. Одному из них удалось сбросить бомбы, но мимо цели, не причинив никакого вреда.
Продолжая бой, искусные и мужественные зенитчики сбили еще один самолет. Остальные ушли во-свояси. В этом бою смелой и слаженной работой отличился весь личный состав батареи. Особенно точно работали наводчики красноармейцы Лукашевич и Якимюк. // Капитан Г.Меньшиков .
**************************************** **************************************** ****************************
Наш ответ
Посягнули вороги
на границы наши,
задымились в порохе
золотые пашни,
налетели вороны
на старинный Киев,
видят знаки черные
вышки городские.
Не врасплох застанете,
не впервые встретим,
а по старой памяти
пушками ответим!
Развернем со славою
боевое знамя,
наше дело - правое!
Победа - за нами!
Наш ответ - сторицею,
и недолги сборы!
Помните, псы-рыцари
гитлеровской своры -
у Чудского озера,
дело было тоже -
К смерти приморозило
рыцарские рожи.
Мы и в земли прусские
загоняли клинья,
помните - что русские
были и в Берлине!
На волков - облавою,
грозными рядами!
Наше дело - правое,
победа - за нами!
Нашу рать народную
огляните, смерьте!
Защищая родину,
мы сильнее смерти!
у Кремля великого
мы присягу дали,
нам оружье выковал,
нас построил - Сталин!
Наша правда светится
в сердце закаленном,
бьются, за отечество
двести миллионов!
Мы покроем славою
боевое знамя!
Дело наше - правое,
победа за нами!
Это дело дорого
обойдется гадам,
мы могилу ворогам
выроем снарядом.
Жизни наши отданы
матери советской,
и прикрыта родина
огневой завесой.
Чтоб сожглось и вытлело
черное охвостье,
чтоб у своры Гитлера
обуглились кости!
Надвигайтесь лавою
красными штыками!
Наше дело - правое,
победа - за нами!
22 июня 1941 года командование вермахта уверяло, что германские солдаты разобьют Красную армию за 2–3 месяца, однако с первых дней сражений немцы поняли, что эта война будет отличаться от предыдущих. Уже в разгар битвы за Крым Йозеф Геббельс скажет: «Упорство, с которым большевики защищались в своих дотах в Севастополе , сродни некоему животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были такими всегда и, скорее всего, всегда такими останутся».
Начало войны
Еще в июле 1941 года Фельдмаршал Браухич записал о русских: «Первый серьезный противник». Генерал Гальдер начальник Генштаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Франц Гальдер в своем дневнике отмечал, что в летних боях 1941-го советские бойцы ожесточенно сражались и нередко взрывали себя в дотах.
Через неделю после начала войны начальник штаба люфтваффе генерал-майор Гофман фон Вальдау записал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого... Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям». Особенно немцев шокировали авиационные тараны и огромный уровень потерь. Только за 22 июня 1941 года люфтваффе потеряло 300 самолетов, чего в боях с союзниками не было.
В своей книге «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английский историк Роберта Кершоу собрал воспоминания военнослужащих вермахта о первом годе войны. Исследователь утверждал, что в это время в армии вермахта появилась поговорка: «Лучше три французских кампании, чем одна русская».
Клейст и Манштейн
Фельдмаршал Клейст писал: «Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость... ».
Отчаянность бойцов Красной Армии поразили и фельдмаршала Манштейна. В своих воспоминаниях он удивлялся: «Советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются нам в плен, а после того как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».
В книге «Утерянные победы» Манштейн описывал показательный эпизод сражения за Крым, когда 5000 советских бойцов прорывались из каменоломен. «Плотной массой, ведя отдельных солдат под руки, чтобы никто не мог отстать, бросались они на наши линии. Нередко впереди всех находились женщины и девушки-комсомолки, которые, тоже с оружием в руках, воодушевляли бойцов».
«Даже в окружении они продолжают сражаться»
Размышления о Красной Армии оставил начальник штаба 4-ой армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит. В своих дневниках военачальник пришел к выводу, что сила противника в его близком контакте с природой. Именно поэтому красноармеец свободно передвигается ночью и в тумане и не боится мороза. Генерал писал: «Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность не дрогнув выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».
Также Блюментрит сравнивал русских с предыдущими противниками Германии: «Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток... Наше окружение русских редко бывало успешным».
Упорство и знания в области стратегии
После войны генерал-полковник танковых войск и военный теоретик Гейнц Гудериан написал статью «Опыт войны с Россией». В этой работе проанализировал попытки иностранцев завоевать Россию пришел к выводу, что: «Русский солдат всегда отличался особым упорством, твердостью характера и большой неприхотливостью. Во второй мировой войне стало очевидным, что и советское верховное командование обладает высокими способностями в области стратегии».
Из книги Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев»:
«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» /Артиллерист противотанкового орудия/
«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» /Танкист группы армий «Центр»/
После успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, – признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. – Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».
«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть». /Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер/
«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов». /Офицер 7-й танковой дивизии/
«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» /Генерал-майор Гофман фон Вальдау/
«Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!» /Один из солдат группы армий «Центр»/
71 год назад гитлеровская Германия напала на СССР. Каким оказался наш солдат в глазах врага - солдат немецких? Как выглядело начало войны из чужих окопов? Весьма красноречивые ответы на эти вопросы можно обнаружить в книге, автор которой едва ли может быть обвинен в искажении фактов. Это «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английского историка Роберта Кершоу, которая недавно опубликована в России. Книга практически целиком состоит из воспоминаний немецких солдат и офицеров, их писем домой и записей в личных дневниках.
Вспоминает унтер-офицер Гельмут Колаковски: «Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили: «Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым большевизмом». Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а как же пакт о ненападении между Германией и Россией? Я все время вспоминал тот выпуск «Дойче вохеншау», который видел дома и в котором сообщалось о заключенном договоре. Я не мог и представить, как это мы пойдем войной на Советский Союз». Приказ фюрера вызвал удивление и недоумение рядового состава. «Можно сказать, мы были огорошены услышанным, - признавался Лотар Фромм, офицер-корректировщик. - Мы все, я подчеркиваю это, были изумлены и никак не готовы к подобному». Но недоумение тут же сменилось облегчением избавления от непонятного и томительного ожидания на восточных границах Германии. Опытные солдаты, захватившие уже почти всю Европу, принялись обсуждать, когда закончится кампания против СССР. Слова Бенно Цайзера, тогда еще учившегося на военного водителя, отражают общие настроения: «Все это кончится через каких-нибудь три недели, нам было сказано, другие были осторожнее в прогнозах - они считали, что через 2-3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»
Но не все были столь оптимистичны. Эрих Менде, обер-лейтенант из 8-й силезской пехотной дивизии, вспоминает разговор со своим начальником, состоявшийся в эти последние мирные минуты. «Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон», - не скрывал он пессимизма... Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».
В 3 часа 15 минут передовые немецкие части перешли границу СССР. Артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер вспоминает: «В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы».
Захват Брестской крепости был поручен 45-й пехотной дивизии вермахта, насчитывавшей 17 тысяч человек личного состава. Гарнизон крепости - порядка 8 тысяч. В первые часы боя посыпались доклады об успешном продвижении немецких войск и сообщения о захвате мостов и сооружений крепости. В 4 часа 42 минуты «было взято 50 человек пленных, все в одном белье, их война застала в койках». Но уже к 10:50 тон боевых документов изменился: «Бой за овладение крепостью ожесточенный - многочисленные потери». Уже погибло 2 командира батальона, 1 командир роты, командир одного из полков получил серьезное ранение.
«Вскоре, где-то между 5.30 и 7.30 утра, стало окончательно ясно, что русские отчаянно сражаются в тылу наших передовых частей. Их пехота при поддержке 35-40 танков и бронемашин, оказавшихся на территории крепости, образовала несколько очагов обороны. Вражеские снайперы вели прицельный огонь из-за деревьев, с крыш и подвалов, что вызвало большие потери среди офицеров и младших командиров».
«Там, где русских удалось выбить или выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов, из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный огонь, и наши потери непрерывно росли».
Сводка Верховного командования вермахта (ОКВ) за 22 июня сообщала: «Создается впечатление, что противник после первоначального замешательства начинает оказывать все более упорное сопротивление». С этим согласен и начальник штаба ОКВ Гальдер: «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям».
Для солдат 45-й дивизии вермахта начало войны оказалось совсем безрадостным: 21 офицер и 290 унтер-офицеров (сержантов), не считая солдат, погибли в ее первый же день. За первые сутки боев в России дивизия потеряла почти столько же солдат и офицеров, сколько за все шесть недель французской кампании.
Самыми успешными действиями войск вермахта были операцию по окружению и разгрому советских дивизий в «котлах» 1941-го года. В самых крупных из них - Киевском, Минском, Вяземском - советские войска потеряли сотни тысяч солдат и офицеров. Но какую цену за это заплатил вермахт?
Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии: «Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись».
Автор книги пишет: «Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкрига заключается в получении преимуществ более искусным маневрированием. Даже если оставить за скобками ресурсы, боевой дух и воля к сопротивлению противника неизбежно будут сломлены под напором громадных и бессмысленных потерь. Отсюда логически вытекает массовая сдача в плен оказавшихся в окружении деморализованных солдат. В России же эти «азбучные» истины оказались поставлены с ног на голову отчаянным, доходившим порой до фанатизма сопротивлением русских в, казалось, безнадежнейших ситуациях. Вот поэтому половина наступательного потенциала немцев и ушла не на продвижение к поставленной цели, а на закрепление уже имевшихся успехов».
Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, в ходе операции по уничтожению советских войск в Смоленском «котле» писал об их попытках вырваться из окружения: «Весьма значимый успех для получившего такой сокрушительный удар противника!». Кольцо окружения не было сплошным. Два дня спустя фон Бок сокрушался: «До сих пор не удалось заделать брешь на восточном участке Смоленского котла». Той ночью из окружения сумели выйти примерно 5 советских дивизий. Еще три дивизии прорвались на следующий день.
Об уровне немецких потерь свидетельствует сообщение штаба 7-й танковой дивизии, что в строю осталось всего 118 танков. 166 машин было подбито (хотя 96 подлежали ремонту). 2-я рота 1-го батальона полка «Великая Германия» всего за 5 дней боев на удержание линии Смоленского «котла» потеряла 40 человек при штатной численности роты в 176 солдат и офицеров.
Постепенно менялось и восприятие войны с Советским союзом у рядовых немецких солдат. Безудержный оптимизм первых дней боев сменился осознанием того, что «что-то идет не так». Потом пришли безразличие и апатия. Мнение одного из немецких офицеров: «Эти огромные расстояния пугают и деморализуют солдат. Равнины, равнины, конца им нет и не будет. Именно это и сводит с ума».
Постоянное беспокойство доставляли войскам и действия партизан, число которых росло по мере уничтожения «котлов». Если поначалу их количество и активность были ничтожны, то после окончания боев в киевском «котле» число партизан на участке группы армий «Юг» значительно возросло. На участке группы армий «Центр» они взяли под контроль 45% захваченных немцами территорий.
Кампания, затянувшаяся долгим уничтожением окруженных советских войск, вызывала все больше ассоциаций с армией Наполеона и страхов перед русской зимой. Один из солдат группы армий «Центр» 20 августа сетовал: «Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции». Его рота, начиная с 23 июля, участвовала в боях за «танковую автостраду № 1». «Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы, и так далее». Победа уже не казалась столь недалекой. Напротив, отчаянное сопротивление противника подрывало боевой дух, внушало отнюдь не оптимистические мысли. «Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!»
За первые месяцы кампании была серьезно подорвана боеспособность танковых частей группы армий «Центр». К сентябрю 41-го 30% танков были уничтожены, а 23% машин находились в ремонте. Почти половина всех танковых дивизий, предусмотренных для участия в операции «Тайфун», располагали лишь третью от первоначального числа боеготовых машин. К 15 сентября 1941 года группа армий «Центр» располагала в общей сложности 1346 боеготовыми танками, в то время как на начало кампании в России эта цифра составляла 2609 единиц.
Потери личного состава были не менее тяжелыми. К началу наступления на Москву немецкие части лишились примерно трети офицерского состава. Общие потери в живой силе к этому моменту достигли примерно полумиллиона человек, что эквивалентно потере 30 дивизий. Если же учесть, что только 64% от общего состава пехотной дивизии, то есть 10840 человек, являлись непосредственно «бойцами», а остальные 36% приходились на тыловые и вспомогательные службы, то станет ясно, что боеспособность немецких войск снизилась еще сильнее.
Так ситуацию на Восточном фронте оценил один из немецких солдат: «Россия, отсюда приходят только дурные вести, и мы до сих пор ничего не знаем о тебе. А ты тем временем поглощаешь нас, растворяя в своих неприветливых вязких просторах».
О русских солдатах
Первоначальное представление о населении России определялось немецкой идеологией того времени, которая считала славян «недочеловеками». Однако опыт первых боев внес в эти представления свои коррективы.
Генерал-майор Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования люфтваффе через 9 дней после начала войны писал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого... Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям». Подтверждением этого стали первые воздушные тараны. Кершоу приводит слова одного полковника люфтваффе: «Советские пилоты - фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание». Стоит заметить, что в первый день войны с Советским Союзом люфтваффе потеряли до 300 самолетов. Никогда до этого ВВС Германии не несли таких больших единовременных потерь.
В Германии радио кричало о том, что снаряды «немецких танков не только поджигают, но и насквозь прошивают русские машины». Но солдаты рассказывали друг другу о русских танках, которые невозможно было пробить даже выстрелами в упор - снаряды рикошетили от брони. Лейтенант Гельмут Ритген из 6-й танковой дивизии признавался, что в столкновении с новыми и неизвестными танками русских: «...в корне изменилось само понятие ведения танковой войны, машины КВ ознаменовали совершенно иной уровень вооружений, бронезащиты и веса танков. Немецкие танки вмиг перешли в разряд исключительно противопехотного оружия...» Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер: «На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть».
Артиллерист противотанкового орудия вспоминает о том, какое неизгладимое впечатление на него и его товарищей произвело отчаянное сопротивление русских в первые часы войны: «Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!»
Автор книги «1941 год глазами немцев» приводит слова офицера, служившего в танковом подразделении на участке группы армий «Центр», который поделился своим мнением с военным корреспондентом Курицио Малапарте: «Он рассуждал, как солдат, избегая эпитетов и метафор, ограничиваясь лишь аргументацией, непосредственно имевшей отношение к обсуждаемым вопросам. «Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить...»
Гнетущее впечатление на наступающие войска производили и такие эпизоды: после успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, - признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. - Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».
В середине ноября 1941-го года один пехотный офицер 7-й танковой дивизии, когда его подразделение ворвалось на обороняемые русскими позиции в деревне у реки Лама, описывал сопротивление красноармейцев. «В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов».
Зима 41-го
В немецких войсках быстро вошла в обиход поговорка «Лучше три французских кампании, чем одна русская». «Здесь нам недоставало удобных французских кроватей и поражало однообразие местности». «Перспективы оказаться в Ленинграде обернулись бесконечным сидением в пронумерованных окопах».
Высокие потери вермахта, отсутствие зимнего обмундирования и неподготовленность немецкой техники к боевым действиям в условиях русской зимы постепенно позволили перехватить инициативу советским войскам. За трехнедельный период с 15 ноября по 5 декабря 1941 года русские ВВС совершили 15 840 боевых вылетов, тогда как люфтваффе лишь 3500, что еще больше деморализовало противника.
В танковых войсках ситуация была аналогичной: подполковник Грампе из штаба 1-й танковой дивизии докладывал о том, что его танки вследствие низких температур (минус 35 градусов) оказались небоеготовы. «Даже башни заклинило, оптические приборы покрываются инеем, а пулеметы способны лишь на стрельбу одиночными патронами...» В некоторых подразделениях потери от обморожений достигали 70%.
Йозеф Дек из 71-го артиллерийского полка вспоминает: «Буханки хлеба приходилось рубить топором. Пакеты первой помощи окаменели, бензин замерзал, оптика выходила из строя, и руки прилипали к металлу. На морозе раненые погибали уже несколько минут спустя. Нескольким счастливчикам удалось обзавестись русским обмундированием, снятым с отогретых ими трупов».
Ефрейтор Фриц Зигель в своем письме домой от 6 декабря писал:«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Хорошо бы, если бы там наверху хотя бы прислушались к нам, иначе всем нам здесь придется подохнуть"
