Ситуация критическая, говорят некоторые. Треть мигрантов в школах Санкт-Петербурга не знают русского языка (согласно исследованиям профессора РГПУ имени Герцена Ирины Лысаковой , проведенном в нулевые годы). Сейчас число детей, не говорящих по-русски, уже гораздо больше – так считают многие. Учителя не справляются. Уровень образования падает. Родители бегут из «мигрантских» школ, и из «мигрантских» районов… Но так ли это?

Это – всего лишь предположения, слова или частный локальный опыт. Но это слова, которые при частом пересказывании обретают всеобщность и достоверность мифа. И эти мифы кажутся реальнее самой реальности.

«Раньше эти люди назывались лимитчики»

Научно-учебная лаборатория социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) при поддержке Центра фундаментальных исследований НИУ-ВШЭ провела большое четырехлетнее исследование ситуации в школах Петербурга и Московской области. В нем приняли участие 704 школы и 7300 учеников, 20 ПТУ и 800 их учащихся в Петербурге, 50 школ, 860 учителей и 3400 учеников в Подмосковье. И — 650 детей-мигрантов, неграждан России…

Потому что именно о них ученые хотели узнать правду.

Петербург не случайно оказался в эпицентре исследования: Северная Пальмира — столица современной миграции.

По оценкам Комитета по образованию правительства Петербурга, половина первоклассников города – дети мигрантов. В каждом районе Петербурга есть хотя бы одна школа, в которой этих учеников более 25%.

Их родители считают родными 44 языка. Чаще всего они говорят на азербайджанском, армянском, украинском, грузинском, узбекском, таджикском, белорусском, лезгинском, киргизском, татарском, осетинском, аварском, молдавском, казахском…

Впрочем, иноязычные дети в школах – это не российский феномен. Немецкий исследователь образования Райнер Леманн указывал, что уже в нулевые годы в 12% школ Германии более половины учеников происходили из приехавших в Германию семей, а дети-мигранты в возрасте до пяти лет составляли более 60% всех будущих первоклассников в Нюрнберге (67%), Франкфурте (65%) Дюссельдорфе и Штутгарте (64%).

После волны миграции с Ближнего востока, хлынувшего в Германию в 2015 году, этот процент должен увеличиться в полтора-два раза!

На Западе мигрантом первого поколения считается тот, кто родился на территории принявшей его страны. Мигрант второго поколения – тот, у кого хотя бы один из родителей родился за пределами этой страны. Это определение не работает в России: большинство мигрантов, с которыми мы сталкиваемся, родились в общей для нас стране – СССР.

«Дети из Украины… я их даже не считаю мигрантами, – задумчиво говорит директор одной из петербургских школ. – Мигранты – когда они чем-то от других детей отличаются. А если все дети одинаковые… язык такой ребенок знает, культуру знает, нравы знает… ну это какой же мигрант?»

Одноклассники тоже не рассматривают этих детей как «заметное меньшинство» («visible minority») – так в терминах социологии маркируются чужаки. К «заметным меньшинствам», как выяснили социологи, петербургские школьники относят приезжих из Средней Азии и Закавказья (Азербайджан, Армения, Грузия) и… из республик Северного Кавказа (несмотря на то, что все эти дети и являются гражданами России). В этом заключается российский парадокс.

И еще один парадокс

Первый вопрос, который петербургские родители задают администрациям школ на дне открытых дверей, звучит так: сколько у вас «ЭТИХ»? Ну, которые не говорят по-русски?.. Услышав ответ, поворачиваются к дверям и отправляются на поиск школы, где мигрантов поменьше. Вместе с ними принимаются искать «самую русскую в районе школу» и «понаехавшие» родители.

«Мы приехали в Россию, чтобы здесь жить, – объяснили они социологам, – и наши дети должны изучать русский язык и учиться вместе с русскими сверстниками».

Родители с Кавказа, надо сказать, проявляют в поисках «самой русской школы» больше упорства. Россияне сдаются быстрее и ведут своего ребенка к ближайшему школьному крыльцу. Неважно, сколько в школе мигрантов – только бы она подходила им по другим показателям (учителя, кружки и секции и п. т.).

Жалоба «Понаехали тут всякие…» в реальности на образовательную стратегию российских семей пока серьезно не влияет.

Мрачный окраинный район…

Вот как выглядит одна из петербургских школ, принимающая детей-мигрантов.

«Мрачный окраинный район, много заколоченных домов, – рассказывает один из исследователей. – А школа – хорошая, живая. На доске объявлений мы увидели фотографию молоденькой учительницы с пояснением: она после окончания вуза вернулась преподавать в родную школу. А это, на мой взгляд, показатель того, что в школе – уютная, комфортная атмосфера.

Учителя – люди активные, увлеченные своим делом. Родители ходят на все родительские собрания. Ученики, вопреки нашим ожиданиям, выглядят хорошо: вежливые, опрятные… Директор школы, в которой учатся дети-мигранты из заколоченных домов, говорит: «Мы всегда учили такой контингент. Просто раньше эти люди назывались – лимитчики. Теперь называются – мигранты».

Самое важное – кто будет вашим соседом по лестничной клетке

Москва, ВДНХ, фонтан «Дружба народов». Фото: с сайта academic.ru

Западные социологи признают, что попытки интегрировать в социум толпы приезжих часто оказываются провальными. Американские социологи Алехандро Портес и Минь Жу даже выдвинули теорию «сегментной ассимиляции»: она основана на косвенном признании того, что мигранты вообще не могут ассимилироваться в принимающее их общество. Эти люди готовы приспособиться разве что к маленькому сегменту нового социума: наладить контакты с кем-то на лестничной клетке и – перенять привычки и взгляды на жизнь своего соседа.

Проблема, следовательно, не в том, как работают государственные интеграционные программы, а в том, кто окажется твоим соседом по лестничной клетке!

Россия счастливее своих западных соседей. Даже если сегодня в школе половина первоклассников не говорит по-русски, в нашей стране не знают феномена, который социологи называют «последствиями недобровольной миграции». Речь идет о детях, чьих предков когда-то насильно привезли в страну.

Историческая память каждой семьи значит очень много. Она подталкивает детей не принимать нормы того общества, которое жестоко обошлось с их предками. Такие дети формируют свою культуру, которую исследователи давно уже назвали «антишкольной». Базируется она на презрении к стране проживания, к ее законам, к тем, кто их учит в школе и – особенно к тем сверстникам, которые прилежно и хорошо учится.

Классический пример – корейцы, насильно завезенные на работы в Японию во время Второй мировой войны.

«Сегодня в Японии о потомках этих недобровольных мигрантов бытует примерно такое же мнение, как об пуэрториканцах в Америке, – рассказывает руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) Даниил Александров . – Корейские дети не хотят учиться, собираются в банды, а корейские кварталы в японских городах считаются самыми опасными. Зато в США, куда корейцы приезжают как добровольные мигранты, они являют собой пример одной из самых успешных этнических групп: легко ассимилируются в американское общество, являются прилежными учениками в школе и в вузе, делают прекрасные карьеры».

В США есть свои недобровольные мигранты, – потомки африканских рабов, привезенных в США. Они живут в стране много поколений, но так и остались мигрантами, не принимающими ее культуры. Эти подростки даже в школе отвергают ценности образования и относятся к отличникам как к маргиналам. На школы, где таких детей – большинство, власти давно уже махнули рукой.

Национальность не влияет на дружбу

Учитывая этот печальный опыт, исследователи из лаборатория социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) задались вопросом: как дети-мигранты относятся к учителям и сверстникам? Бойкотируют ли россияне своих сверстников из семей мигрантов? Есть ли в петербургских школах сегрегация по этническому признаку?

Был применен необычный социологический метод – сетевой анализ (Social Network Analysis). Каждый ребенок из 419 классов в 104 школах Петербурга называл в анкете своих друзей, приятелей и тех, с кем он просто общается в классе. Его ответы проверялись по анкетам его одноклассников. Затем ученые расчертили схему сети взаимоотношений всех учеников и составили полные карты общения для всех классов.

Среди участников опроса были украинцы и белорусы (22, 4%) азербайджанцы (9,1%), армяне (13, 1%), народы Средней Азии (10,3%) и Северного Кавказа (8, 5%), грузины (6%), другие народы (финны, немцы, эстонцы, литовцы, латыши, буряты, калмыки, китайцы, корейцы)– 0,7%. Еще 8,5% детей происходили из смешанных семей (например, украино-молдавских).

Выяснилось, что национальность учеников не влияет на отношение к ним в классе. Россияне (этническое большинство) при выборе школьных друзей не обращают внимания, откуда приехали их одноклассники и кто они по национальности.

Кстати, 20% среди детей этнического большинства сами оказались внутренними мигрантами (то есть приехали в Петербург из других регионов России).

«Русские дети в исследованных нами школах дружат со всеми: они не выбирают себе друзей по этническому принципу. И это нас порадовало, – рассказал руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) Даниил Александров – Такая ситуация складывается, если в каждом классе насчитывается примерно по 8 иноязычных детей.

Если же в классе 1 или 2 иноязычных ребенка, то картина – иная: возникают мигрантские коалиции, противостоящие остальному классу.

Например, для меня было полной неожиданностью, что, оказавшись в русскоязычном классе, подружились армянин и азербайджанец. Не то что бы это невозможно, но – нетривиально. Более того – у этих ребят возникла самая искренняя и нежная дружба. Мотив оказался таков: «мы оба с Кавказа, а все кавказцы дружат». Если вместе с русскими в одном классе учатся узбек и азербайджанец, они объединяются, говоря: «мы – мусульмане, у нас свои обычаи, мы не похожи на русских».

Иноязычные дети находят способ консолидироваться, даже если для этого нужно присвоить себе новую идентичность.

23, 6% детей из семей, говорящих на азербайджанском, армянском, грузинском, кабардинском, лезгинском, таджикском, узбекском, киргизском языках, называли себя в анкетах русскими! Социологи предположили, что слово «русский» служит для них синонимом понятия «гражданин России».

Как учеба?

Петербургских социологов волновало, как относятся дети-мигранты к учебе? Какова норма иноязычных детей в классе? Не станут ли они со временем, подобно чернокожим ученикам в школах США, питательной средой для разрушительной «атнишкольной культуры»?

Ученикам из 598 школ Санкт-Петербурга в возрасте от 14 до 16 лет раздали анкеты, где отношение к учебе было измерено серией из десяти вопросов («Учеба в школе – это напрасная трата времени»; «Можно достичь успеха в жизни, даже если плохо учишься», «Я готов ездить в школу далеко от дома, лишь бы она была хорошая» и т.д.).

И вот еще одно открытие: мотивация к учебе у детей-мигрантов значительно выше, чем у их одноклассников.

Они считают ценностью хорошее образование.

Рухнул миф и о том, что мигранты учатся плохо. Оказалось, все дети, родившиеся в Петербурге, учатся ОДИНАКОВО (в зависимости от своих способностей, мотивации и пр.), но независимо от их этнического происхождения. Даже среди учеников гимназий и лицеев с высокими академическими требованиями социологам не удалось обнаружить статистически значимых различий между успеваемостью детей-мигрантов и большинством их одноклассников.

Важно подчеркнуть: речь идет о детях-мигрантах, родившихся в Петербурге.

У тех, кто приехал в Россию в школьном возрасте (после 7 лет) успеваемость хуже. Просто эти дети (26,7% от всех детей-мигрантов Петербурга, участвовавших в исследовании) хуже владеют русским языком.

Именно с ними и должны усиленно работать школьные учителя.

«Педагогические коллективы этих школах знают, что такое работа с логопедом и не боятся дополнительных занятий по русскому языку, – рассказывает Даниил Александров. – Такие занятия становятся огромной нагрузкой для учителей. Но в школе на это идут: ведь овладение русским языком является ключевым для обучения детей-мигрантов».

Говорите с мамой по-русски!

«Большинство родителей-мигрантов признают авторитет школы.

Более того – по ряду пунктов школа для них – это ключевой институт адаптации в обществе, – говорит руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербурга). – Школа – это социальное российское пространство, с которым родители-мигранты сталкиваются ближе всего. Ее требования к поведению, одежде, питанию детей для них являются образцовыми и непререкаемыми.

Интересно, что в азербайджанской культуре, где женщины живут в семье, а мужчины общаются с внешним миром, (если предстоит серьезный разговор с директором школы – придет отец, а если вызывает на беседу учительница, то – мать), школа оказывается единственным местом, куда азербайджанская женщина может устроиться на работу: например, уборщицей или гардеробщицей.

Мужья никогда не отпустили бы своих жен работать. Но выполнять какие-то обязанности в школе, где учатся их дети, – другое дело.

Многие родители пытаются выучить русский язык именно через школу. Иногда посредниками становятся их собственные дети, приносящие язык из школы в семью».

Сегодня ученики-мусульмане могут питаться халяльной пищей далеко не в каждой школьной столовой, а девочкам запрещено надевать на занятия исламскую одежду. Однако в Петербурге родители-мигранты принимают эти ограничения и признают их легитимными.

«В семье обязательно должен быть полицейский»

О чем мечтают дети-мигранты в петербургских школах?

72% из них ответили социологам, что намерены учиться в вузах. Либо – на врача, либо – на полицейского.

«Мальчики – особенно азербайджанские – ответили: мы пойдем либо в Полицейский колледж в Петербурге, либо в академию ФСБ, – сказал Даниил Александров. – Дети, чьи родители ведут мелкий бизнес на рынке, знают: полиция – это фактор угрозы, а значит, в семье очень важно иметь полицейского».

И кто тут понаехал?

Следует добавить: дети-мигранты – благо для любой школы. В нулевые годы (когда Россия, казалось, уже никогда не выползет из демографической ямы) именно эти дети спасли многие петербургские школы от закрытия.

«В условиях нормативно-подушевого финансирования дети-мигранты для школ рабочих районов – спасение, – отмечают эксперты. – За каждым ребенком должны приходить деньги на его обучение. Чем больше детей – тем лучше финансовое положение школы, тем больше свободы она может себе позволить. Поэтому сегодня в разных городах школьные администрации сознательно начинают набирать именно этот контингент детей. Некоторые петербургские школы даже стараются закрепиться в статусе экспериментальной площадки по обучению мигрантов».

Петербургские учителя бурно возмущаются, говоря о приезжих-мигрантах, но… очень любят своих учеников, не знающих русского языка. Их хвалят за стремление учиться, послушание, уважение к школе.

«Мы выяснили поразительный факт. Со стороны учителей проявляется амбивалентное отношение к миграции вообще и к этим ребятам в частности, – признал, завершая свой доклад на семинаре НИУ-ВШЭ, Даниил Александров. – Когда разговариваешь с учителями о проблемах миграции, педагоги дружно выражают свое возмущение: «Понаехали тут всякие!»… Через некоторое время задаешь педагогам вопросы о конкретном классе, об их учениках из семей мигрантов. И учителя – в полном восторге. «Такие хорошие дети, – повторяют педагоги, – и всегда такие чистенькие, хотят учиться, уважают учителей. А какие хорошие родители: всегда приходят, когда вызываешь их в школу!».

…Одним словом, трудные, но благодарные ученики, хорошие дети, хорошие семьи… Но стоит выйти за школьный порог, как тот же учитель начинает возмущаться: «Понаехали тут, а?..».

В октябре 2013 года единорос Алексей Журавлев и жириновец Сергей Жигарев внесли в Госдуму законопроект, предлагающий принимать в детские сады и школы детей мигрантов только после того, как их родители докажут, что платят местные налоги. По подсчетам департамента образования, в 2012 году в московских школах учились около 30 тысяч детей иностранных граждан; по оценкам ФМС - около 70 тысяч. «Лента.ру» отправилась в столичные учебные заведения, чтобы посмотреть, как учатся мигранты. Выяснилось, что многие школьники собираются уехать из России после погромов в Бирюлеве, а учителя воспитывают своих подопечных, угрожая им миграционной службой.

Школьники-мигранты

14-летний азербайджанец Зафар (имя изменено) перекидывает из руки в руку мобильный. На экране телефона - страница Зафара «Вконтакте», она обильно украшена фотографиями дорогих черных автомобилей, стопок денег и золотых часов; еще там цитаты из сообщества «Типичный азербайджанец» («Лайк, если у тебя тоже одна бровь»), а также выдержки из Корана.

Урок обществознания, на котором должны были рассказывать про постиндустриальное общество, подросток предпочел переждать в коридоре своей школы, расположенной в Чертанове (отдаленный район Москвы). Восьмиклассник Зафар не боится испортить отношения с учителями, потому что скоро уедет учиться в Баку. Его отец работал продавцом на овощебазе в Бирюлеве, но ее закрыли после погрома националистов 13 октября 2013 года. «Кроме того, что отец остался без работы, а значит денег у нас теперь нет, просто опасно стало, - объясняет Зафар. - В те дни большинство азербайджанцев не выходило на улицу. А теперь многие собираются уехать. А многие уже уехали».

В Баку Зафар возвращаться не хочет, несмотря на то, что его семья владеет там большим домом, «со всю школу». В Москве семья (отец, мать и брат) снимает трехкомнатную квартиру недалеко от той самой бирюлевской овощебазы; обходится она в 40 тысяч рублей в месяц. Однако в Азербайджане, жалуется школьник, придется «убираться и работать в саду». При этом Зафар признает, что оставаться в российской столице - тоже не вариант: «Боимся полиции. Они ходят рейдами по квартирам. Мы живем со временной регистрацией, но кто их знает».

К Зафару подбегает его одноклассница, 13-летняя Самира (она тоже азербайджанка, имя изменено). Она хочет выяснить, почему Зафар прогуливает. Мальчик отмахивается. Девочка смеется: «Ну ты даешь, какой смелый!» Как и Зафар, она свободно владеет русским языком. Когда Зафар говорит - «Грузинцы тоже на базе работали», Самира тут же поправляет: «Ты чего? Не грузинцы , а грузины ».

По разным оценкам, школы российских мегаполисов на 30-50 процентов состоят из детей мигрантов.

Эти дети почти не знают русского языка, трудно налаживают контакт с местными одноклассниками, плохо интегрируются в новую социокультурную среду. Но крупные города продолжают испытывать наплыв переселенцев, и число иностранных учащихся в российских школах год от года растет. Легко ли учить в одном классе детей, неодинаково владеющих русским языком и по-разному воспринимающих мир? Совместное обучение на пользу и тем и другим? Об этом - репортаж специального корреспондента "РГ" из средней школы N 50 Екатеринбурга.

В районе вокзала и рынка

"Сразу хочу заметить, - говорит Оксана Рожкова, директор 50-й, - школа у нас не элитная". Да уж... Вокзал и вещевой рынок "Таганский ряд" - близостью школы к этим двум объектам не сказать чтоб уж очень культурного назначения формируется значительный контингент ее учащихся. Это дети мигрантов. "Все приезжие, - объясняет Рожкова, - обычно останавливаются в Железнодорожном районе. Большинство из них торгуют на рынке, он в четырех трамвайных остановках от нас".

В школе 900 учеников. По словам директора, 40 процентов из них "не нашей национальности": украинцы, изиды, армяне, азербайджанцы, таджики, киргизы; был даже вьетнамец - выпустился в прошлом году. Чьи-то родители уже получили российское гражданство, это те, кого прибило к уральскому берегу первой волной миграции, вызванной распадом СССР. У кого-то, кто приехал сюда в 90-е годы, к нынешним дням появились свои квартиры. Стали россиянами и некоторые старшеклассники.

Коренные уральцы в 50-й школе пока все же преобладают.

Это дети железнодорожников, заводских рабочих, - говорит директор. - Можно сказать, у нас школа рабочей слободы.

Вы имеете право кому-то отказать в приеме?

Нет, я обязана принять в школу любого ребенка, живущего в нашем районе на определенных улицах. Я только интересуюсь гражданством. Если российское гражданство отсутствует, проверяю регистрацию.

Школа как школа. На стене в коридоре "Экран соревнований. Итоги второй четверти". На первом этаже у входа в раздевалку: "Уважаемые ученики! Ценные вещи (деньги, телефоны и т.д.) в карманах не оставляйте". В фойе первого этажа - выставка портретного рисунка "Любимые бабушки и дедушки". Под портретами - кто рисовал: "Брежнев Владислав, 4-в; Садыкова Улькар, 4-а; Губкина Юля, 3-г; Кожалиева Карина, 4-д..." Чередование разнонациональных имен и фамилий на такой выставке или в классном журнале было школьной рутиной в советские времена. А сегодня это новая реальность. Вроде бы все то же самое, только Садыкова Улькар и Кожалиева Карина, что учатся в одной школе с Брежневым Владиславом и Губкиной Юлей, теперь инофоны.

Инофоны

"Инофоны" - так учителя между собой называют школьников, чья родина Таджикистан, Киргизия, Армения, Грузия... "Инофоны, - говорит Оксана Рожкова, - это те, для кого русский язык не родной. А кто плохо понимает по-русски, тот нередко отстает и по другим предметам". Дело, конечно, не только в языке. Толковый словарь объясняет значение слова "инофон" более объемно. Это "носитель иностранного языка и соответствующей картины мира". Последнее, пожалуй, поважней. Религиозные устои, национальный менталитет, культурный и бытовой уклад - все это дети мигрантов приносят с собой на занятия. Им трудно. Некоторые лишь недавно в буквальном смысле спустились с гор.

Собирательный портрет ученика-инофона легко составить по некоторым биографиям.

Аня Армлик. Армянка. Жила с родителями в одном из сел Грузии. Семья переехала в Екатеринбург, когда Ане было два года. За год до поступления в школу ей и ее брату нанимали репетитора по русскому языку. Сейчас Аня заканчивает 11-й класс, собирается поступать в Уральский федеральный университет на экономический. Вся семья уже имеет российское гражданство и квартиру в Екатеринбурге.

Наджибулло Бобиев. Таджик. Приехал из Таджикистана. Ему 14 лет, но учится он в 4-м классе, куда его определили после тестирования. У себя на родине Наджибулло в школу не ходил.

Ты сейчас хорошо понимаешь по-русски?

Чуть-чуть есть проблемы.

Папа где работает?

На рынке.

Ирода Хашимова. Узбечка. Родилась в Киргизии. Ей 10 лет, учится в 4-м классе. Родители торгуют на рынке.

Когда мы в Киргизии жили, я училась во втором классе. А здесь меня взяли в первый. Я немножко плоховато учусь.

Какие предметы сложные?

Русский трудней дается. И еще математика. По русскому я хожу на дополнительные занятия.

Моноэтнические сообщества, когда таджики общаются только с таджиками, киргизы - с киргизами, а русские держатся своей компанией, - на взгляд Оксаны Рожковой, в школе не возникают - все дружат со всеми. "Конфликты, конечно, случаются, - говорит она, - но чтобы на национальной почве - такого я не припомню. Хотя мальчики и девочки из Грузии и Армении считают себя ну как бы европейцами, что ли, в сравнении с ребятами из Средней Азии".

А социальное расслоение? Оно есть, признает директор. В 50-й учатся дети из семей разного достатка. Но водораздел проходит не по национальности. "Нельзя сказать, что дети азербайджанцев обеспечены лучше, чем дети, допустим, таджиков, - говорит Рожкова. - У нас учится Оксана Цой. Ее папа кореец, гражданин Китая. У него крупный бизнес. Но я никогда не видела, чтобы Оксана показала, что она выше остальных: скромная, незаносчивая, дружит с киргизкой, чья мама работает в пекарне, печет булочки и достаток имеет такой, чтоб только отдать за квартиру и дотянуть до следующей зарплаты".

Петр и Мразик

Идет урок. В этот раз в классе только инофоны. Учительница дает задание:

А ну-ка назовите мне славянские имена.

Руки поднимают чуть ли не поголовно:

Правильно.

Отлично.

Петя и Петр - одно и то же...

Татьяна Чуйко преподает русский язык и литературу в 5-11 классах.

Со славянскими именами, - говорит она, - уже более или менее разобрались. Но им подчас трудно со своими именами разобраться. Ребенка зовут Мразик. Национальность - езид. Он пришел в пятый класс. Учительница говорит: ребята, сегодня мы будем надписывать тетрадки. Писать надо по-взрослому: не Петя, а Петр, не Маша, а Мария. Он спрашивает: а мне как? А ты так и пиши - Мразик.

С этими именами, говорит Чуйко, вечно что-нибудь приключается. Вспоминает случай, произошедший в одной из школ. Уверяет, что случай реальный, хотя очень похоже на анекдот:

В первый класс пришел мальчик по имени Мухаюб. Ну, понятное дело, дети стали звать его через "е". Мальчик по малолетству совершенно не понимал, что его обзывают. К третьему классу до него стало доходить, что что-то здесь не так. В конце концов папа этого мальчика пришел в школу выразить свое недовольство. А в тот день учительница, которая вела этот класс, заболела, и ее заменяла другая. И вот он говорит: мне кажется, что моего сына дразнят, а у нас, между прочим, его имя означает "властелин гор". Она ему: да что вы выдумываете, никто вашего Мухаеба не дразнит.

Мальчика зовут Амлет, - рассказывает Чуйко. - Я говорю родителям: надо что-то придумать, а то будут ребенка омлетом звать, у нас блюдо такое есть. Мы стараемся тактично объяснять эти вещи.

"Фасол" пишется с мягким знаком, а "вилька" - без мягкого

В 50-й школе не создают коррекционных классов для инофонов: у приезжих детей, как правило, нет проблем с развитием. Им только требуется преодолеть языковой барьер. Для этого существует специальный курс. Он читается на всех ступенях обучения, в том числе на последней, поскольку выпускникам предстоит сдавать ЕГЭ. Так называемая "компенсация" идет в начальной школе. Дальше - основы грамматики, спряжения, склонения. Это не значит, что без должного знания русского языка инофон встанет в полный тупик перед физикой и математикой.

Такого ребенка, чтобы вообще не понимал по-русски, - говорит Чуйко, - я у нас еще не встречала. Обычно советуют детям-инофонам: разговаривайте дома на русском. А мы, наоборот, иной раз говорим ученику: ты уж дома на русском не разговаривай. Потому что там русский бывает намного хуже, чем когда ребенок с одноклассниками общается.

Стараясь выбраться из непролазной чащобы склонений, спряжений, падежных окончаний, инофоны в какой-то момент, упреждая реакцию одноклассников (а те, как известно, не знают пощады), начинают сами посмеиваться над своими речевыми ошибками, проникаются самоиронией. Чем в учебных целях с удовольствием пользуются учителя.

Я говорю им, - делится Чуйко педагогическим опытом, - запомните: "фасол" пишется с мягким знаком, а "вилька" - без мягкого. Хохочут. Потому что уже понимают.

Все, с кем пришлось беседовать, отмечают: ученики-инофоны более мотивированы. Например, на бесплатные консультации по предметам ЕГЭ ходят именно они, остальные ленятся. Та же мотивация и у родителей-инофонов. Они хотят дать своим детям образование - то, какое, возможно, сами не получили на своей родине. С первого дня пребывания в русской школе дети мигрантов берут прицел на вуз. И многие поступают. Причем на бюджетные места.

Что говорят родители

Дана Мурзакулова приехала в Екатеринбург из Киргизии. Она бухгалтер. У нее в этой школе учится сын Абдусамат, первоклассник. Еще есть двойня, девочки, Айдай и Адинай. Ходят в детский сад. "Их тоже, когда подрастут, отдадим в эту школу", - говорит Дана. А у Марифат Одильбековой в 50-й учится восьмилетняя дочка. "Мы раньше в селе Хорог жили, это Таджикистан, - рассказывает Марифат. - А в девяносто четвертом году мой муж сюда на заработки приехал. Потом и я, только сильно позднее - в две тыщи шестом. Дочка уже здесь родилась. Во второй класс ходит. Что с ней вместе русские дети учатся, ну и там разных других национальностей, так это хорошо, я считаю".

Родители учеников-инофонов относятся к школе очень ответственно, чтобы не сказать трепетно. На родительские собрания женщины приходят принаряженные, как на праздник, чуть-чуть взволнованные, внимают каждому слову классной руководительницы, в пререкания с учительским персоналом не вступают. Мужчины реже в школу наведываются, но, придя, оставляют номер мобильного и обещают, если что, быть здесь по первому зову.

В том, что их дети учатся в многонациональных классах, родители-инофоны видят одни только плюсы. Как относятся к таким классам родители русских детей - этого они, скорее всего, публично не скажут, а если скажут, то едва ли будут до конца откровенны. Рады таким одноклассникам отпрыска далеко не все. Но делиться своим недовольством представители коренного большинства готовы только на условиях анонимности. Вот рассказ матери, чья дочь-восьмиклассница учится в государственном муниципальном лицее, расположенном в одном из престижных районов Екатеринбурга:

Я как мать против совместного обучения. Я сознательно выбирала квартиру в определенном районе с привязкой к определенной школе. Я хочу, чтобы мой ребенок получил качественное образование. Лет пять назад мигранты в принципе не могли отдать детей в лицей, потому что были входные тесты, для их детей абсолютно непреодолимые. Сейчас для первоклашек тесты запрещены. Берут всех по прописке. Я задаю вопрос директору: вы зачем их берете? Вы же понимаете, что процентов на девяносто эти дети не владеют русским языком даже на бытовом уровне. У нас в классе пять таких детей - киргизка, три азербайджанца и таджик. Кто-то из них вообще по-русски не говорит, кто-то - через пень-колоду. Причем не только дети по-русски не говорят, но и родители. Они на родительских собраниях не понимают, чего требует педагог. Они не могут выполнить вместе с ребенком домашнее задание. А программа сейчас усложненная. Особенно в лицеях и гимназиях. Там, например, технику чтения проверяют. Наши дети в первом классе читали в среднем пятьдесят слов в минуту. Не наши - шесть слов. Уровень восприятия информации у приезжих детей очень низкий. Учительница вынуждена останавливаться, повторять одно и то же по двадцать пять раз. Ей приходится уделять внимание организационным вопросам, дисциплине... Наши дети скучают, сходят с ума от непродуктивного пребывания на уроке. К тому же это менее конкурентная среда. Когда вокруг тебя товарищи, которые ни бэ ни мэ, к чему стремиться? Ты на их фоне просто супер. И пятерки получать очень легко. Я задаю вопрос директору: почему вы их не соберете в один класс? Директор говорит: если я соберу их в один класс, это будет гетто, они никогда не выучат русский язык, они будут общаться только между собой, а так они быстрее адаптируются. Я же считаю, что необходимы какие-то подготовительные этапы, скажем, курсы языковые. В первый класс они должны прийти с тем же базовым уровнем языка, бытового хотя бы, которым владеют русские дети.

Ваш район элитный?

Считается, престижный район.

Вы хотите, чтобы контингент учащихся в лицее был таким же социально однородным, как контингент их родителей?

Да, я этого хочу.

Но это тоже гетто, только другого качества.

Ну, что делать, мы живем в обществе, где, к сожалению или к счастью, не все равны. Поймите, к многонациональному составу класса я отношусь спокойно. Но я хочу, чтобы мой ребенок в школе нормально развивался. Чтобы он получил там определенный уровень образования и культуры.

Дети мигрантов мешают этому?

На мой взгляд, мешают. Одна моя знакомая живет как раз в том самом Железнодорожном районе, где школы буквально набиты детьми мигрантов. А у нее дочка в этом году в первый класс пойдет. Так мать добыла себе прописку в другом районе, чтобы отдать ребенка в лицей или гимназию.

По данным соцопросов, 37 процентов московских школьников негативно относятся к приезжим одноклассникам. Родителей, не одобряющих смешанные классы в столичных школах, еще больше. И так во всех мегаполисах.

Неприятие частью российского общества Махмуда и Гаяне в качестве одноклассников Вани и Маши проще всего объяснить ксенофобией. Но не всегда ксенофобия основана на слепых предрассудках. Иногда она имеет реальные источники, в данном случае - сложный клубок проблем, сопутствующих обучению детей-инофонов в русских школах. Ректор Московского государственного педагогического университета (МГПУ) Алексей Семенов считает, что в регионах с высокой концентрацией мигрантов необходимо принять законы, согласно которым гастарбайтер должен обеспечить своему ребенку хотя бы элементарное знание русского языка, а работодатель обязан оплатить обучение. В Европе этот вопрос ставят подчас еще жестче. В германской Баварии депутаты парламентской фракции социал-демократов предложили запрещать детям мигрантов посещать занятия в школе до тех пор, пока они не выучат немецкий язык.

В конце января в Екатеринбурге прошел семинар "Радикальные проявления ксенофобии и противодействие им". Директора 50-й школы Оксану Рожкову на этот семинар не пригласили. Хотя ей было что сказать. Ну то, например, что противодействие ксенофобии в любых ее проявлениях, и радикальных в том числе, должно начинаться со школы. И что один из способов воспитания толерантности - общая парта.